Пятьсот часов тишины

«Воевать» Сибирь, как повествует Кунгурская летопись, направили Ермака. Строгановы снабдили его «оружием огненным, пушечками скорострельными семипядными, запасами многими».

Дружина Ермака насчитывала восемьсот сорок душ. треть этого числа составляли приданные для усиления строгановские «солевары-лапотники». «Казаки Ермака потешались над этим сбродом, — рассказывает историк. — Сядут лапотники сообща щи варить, а каждый свой кусок мяса держит в котле привязанным на мочалку».

Огромным преимуществом русских было огнестрельное оружие, которого не имели татары.

Смоляные струги Ермака под желто-золотыми знаменами поднялись «вверх по Чусова-реке» до реки Серебрянки, с верховьев которой дружина волоком переправилась к реке Тагилу. А дальше была Сибирь…

С XVIII века Средний Урал становится важной железорудной и металлургической областью. Здесь строятся заводы (их называли тогда «мужицкими»), открываются рудники. Несколько заводов появилось и на Чусовой — Ревдинский, Староугкинский, Кыновский и другие.

Огромная часть горной промышленности Урала находилась в руках предпринимателей и купцов, таких, как Строгановы, Демидовы. Яковлевы, Шуваловы, Абамелек-Лазаревы.

С особым размахом хозяйничали здесь Демидовы — «зачинатели горного дела в России», «династия, вписавшая свои имена в историю кровью рабочих».

В середине XVIII века Демидовы владели тридцатью тремя заводами, а кроме того, землей и крепостными крестьянами в десяти уездах («свыше десяти тысяч душ мужского пола»). На демидовских заводах производилось около четверти всего российского чугуна (без малого два миллиона пудов).

Приписанных к заводам крестьян бесчеловечно эксплуатировали. Это вызывало волнения, подчас переходившие в вооруженные восстания. Крепостные рабочие приняли участие в крестьянской войне под предводительством Пугачева. На снабжение армии восставших работали некоторые уральские заводы.

До 1878 года железных дорог на Урале не было. А пятьдесят горных уральских заводов выплавляли ежегодно пять миллионов пудов металла, да, кроме того, набиралось до трех миллионов пудов купеческих грузов (сало, масло, пшеница). И почти всю эту восьмимиллионнопудовую тяжесть поднимала на себе Чусовая — главный транспортный нерв края.

К весеннему сплаву начинали готовиться с лета…

В книге «Предания реки Чусовой», изданной Уральским университетом, помешены интереснейшие воспоминания, до сих пор бытующие в народе. Их по крупицам собрала группа студентов-фольклористов во время поездки по Чусовой.

О строительстве барок, например, в этой книге есть такая запись.

«К Покрову дню надо было днище барки выстлать, а кто не выстелет — хлеба не дают. А хлеб давали в конторе.

Одну барку выстроить — так до слез. На нее шло стволов триста. Редко одна-то семья цельную барку работала, больше половину брали, а то и четвертушку. Складывались четыре семьи и работали одну барку.

Делали барки на берегу, а потом скатывали. Сначала катные бревна положат. Сталкивали всем народом, человек тысяча. Спишка это была. Женщины впереди за веревку тянут, она снасть называлась, а мужчины сбоку и сзади пшиками сталкивают. А на берегу' наговорщики стояли, наговаривали, они заставляли вместе дернуть.

Вот зоренька занялась,
Наша сила собралась,
Грянем да ух, да хо-о-дом!»

Сплав был сезонный. Он продолжался две-три недели, пока держалось половодье.

Па огромных барках-коломенках, поднимавших тысяч пятнадцать пудов груза, сплавляли к Перми все, что удалось заготовить за год.

В середине апреля к небольшой уральской речушке стекались крестьяне из ближних и дальних губерний (приходили даже за тысячу верст!), чтобы заработать несколько рублей и к севу вернуться домой.

«От сплава отец приносил домой копеек тридцать, — рассказывает в упомянутых «Преданиях» одна старая женщина. — Только то, что дома не ест в это время, да муки часть дома оставлял. Придет домой с голыми коленками к посевной».

Но не все возвращались и с тридцатью копейками…

«Как вы, братцы, живете?» — спрашивал путешествовавший в этих краях в конце прошлого века и написавший толстую книгу очерков «Кама и Урал» Василий Иванович Немирович-Данченко. «Помираючи живем. Вот как живем!» — отвечали ему. И потрясенный беллетрист, несколькими страницами ниже, восклицает: «Жалкий, измученный и ограбленный народ! Кто за тебя вступится? Кажется, нет такой тли, которая поедом не ела бы тебя!»

Бурлаков набиралось тысяч до тридцати пяти. Их распределяли на пятьсот барок, двести плотов, оснащавшихся на разных пристанях — в Каменке, Старой Утке, Сулеме, Кыне, Усть-Утке, Верхней Ослянке — и шедших вниз караваном (сплав так и назывался — караванный).

Уровень Чусовой в половодье поднимался выше меженного метра на четыре, а то и больше. В узком извилистом русле среди каменных теснин мчался разъяренный. клокочущий поток. Он подхватывал барки и нес их на себе, словно щепки.

— Вода у нас ярая, весной — страшенная, — говорят тут.

— Кто на Чусовой не бывал, тот бога не видал!

— На Чусовой — прощайся с родней!

В среднем гибла каждая десятая барка.