Пятые приходят на помощь

Вернувшись в кабинет, он сразу же взялся за телефон. Старшина набрал номер дежурного скорой помощи. На другом конце провода назвали себя, и Копытов торопливо сказал:

— В доме номер десять в тридцатой квартире по улице Коммунаров мальчишка тяжело заболел.

— Что у него болит, возраст, температура?

— Да не знаю я ничего этого.

— Тогда не беспокойте нас и не отвлекайте от дела. Старшина вспылил:

— Я не отвлекаю. Мне тоже не до шуток.

— Кто вы? Родственник?

— Никакой я не родственник. Я милиционер.

В трубке кашлянуло.

— Хорошо. Сейчас у мальчика будет врач.

Сколько лет себя помнит Звягинцев, его всегда пугали милиционером. В детсадовском возрасте, если он капризничал или не хотел есть манную кашу, мама говорила: «А вот мы сейчас позовем дядю милиционера. Пусть он заберет нашего Павлушу». И Павлуша затихал или через силу совал ложку в рот, выбирая своим детским разумом из двух зол меньшее. Дядя милиционер был в его представлении самым злым человеком: он должен больно нашлепать за любой мало-мальский проступок, отобрать любимую игрушку. Если мальчишки случайно выбили

окно, играя в футбол, или что-то не поделили между собой и расквасили друг другу носы, в школе тоже нет-нет да стращали:

— В милицию хотите попасть... Допрыгаетесь.

Павлик связывал милицию с мрачными камерами, с железными решетками.

Немного повзрослев, Павлик понял, что, пугая его милиционерами, взрослые обманывали. Но несмотря на это, где-то внутри Павлика затаилась боязнь милиционера, он ненавидел эту боязнь, а она все-таки жила в нем и время от времени показывала коготки.

Вот и сейчас он убежал от Копытова. А зачем? Звягинцев остановился. Перебарывая этот глупый безотчетный страх, он пошел обратно. Павлик увидел, как девчонка протягивала милиционеру ботинки. Потом участковый скрылся из вида. Что же все-таки со Славкой? И он решился снова позвонить в квартиру Профессора.

— Мне Славу,— сказал он, когда услышал, что к двери кто-то подошел.

— Какого Славу? — нерешительно спросил мальчишеский голос.

— Добычина...

Там, у двери, стоял Ромка. Он узнал Звягинцева. И теперь мучительно соображал, под каким бы предлогом отправить Павлика восвояси? Ромка решил не открывать дверь.

— Добычиных в этой квартире нет,— уже решительнее сказал Ромка.— Здесь живет...

Надо было назвать любую фамилию, а их Ромка знал сотни, но, не подумав, ляпнул:

— Монте-Кристо...

Ромка как раз читал книгу о его приключениях.

— Граф? — чуть ли не шепотом спросил Звягинцев.

Ромка прильнул к замочной скважине и сказал:

— Убирайся, балда. Здесь человек болеет.

Звягинцев еще раз посмотрел на номер квартиры и убито начал спускаться. Во дворе он встретил машину скорой помощи.

Павлик обошел дом. Неужели он мог спутать квартиру, в которой бывал десятки раз? Может, с ним, Павликом, творится что-то неладное? Может, его преследует, как ее... кажется, она называется мистикой...

Звягинцев заторопился на свою улицу. Он даже стал бояться, что не найдет дома, в котором живет. Теперь Павлик не верил самому себе. Около своего подъезда Звягинцев увидел знакомых малышей и, на всякий случай, спросил:

— Эй, вы здесь живете?

— Конечно. Мы же на одной площадке. Разве не узнал? — удивился мальчуган с поцарапанным носом.

— Как же, тебя не узнаешь,— повеселел Звягинцев.

Глава двенадцатая

О ВИТАМИНОВОМ ОТЦЕ,

АЛЕНКИНОЙ МАТЕРИ И КОЕ-КАКИХ БАПТИСТСКИХ ДЕЛАХ

— Мяу-мяу-мяу,— доносилось из кустов колючего шиповника. Анна Ивановна остановилась и удивленно пожала плечами: как это в лесу очутился котенок?

— Кис-кис-кис,— позвала она. В кустах снова мяукнуло.

— Аленушка! — позвала Анна Ивановна дочку.— Иди скорее сюда. Я чудо-юдо нашла...

Девочка не отзывалась. Между тем, в кустах шиповника, полыхающего фиолетовым цветом, снова замяукал котенок. Анна Ивановна с тревогой посмотрела по сторонам: не увидит ли среди редких берез дочку? Может быть, Аленка нашла полянку с цветами и рвет их, увлеклась... Но кругом стояла такая тишина, что Анне Ивановне показалось, что во всем лесу она одна-одинешенька... Только разве вот еще этот, невесть как очутившийся здесь котенок... И тревога за дочь еще сильнее охватила ее.

— Аленка! — крикнула она громче.

— Гав-гав-гав,— донеслось из кустов. Анна Ивановна насторожилась. Потом хитро усмехнулась и сказала:

— В лесу есть и кошки, и собаки, и, конечно, злые волки. Только нет моей дочери Аленки. Уж не съели ли ее волки?

Кусты зашевелились, и из них показался сначала бантик, потом и сама Аленка.

— Не бойся, мама,— сказала она.— Меня не съели волки.

Анна Ивановна нежно погладила дочку по голове и упрекнула:

— Озорница. Напугала мать.

И Аленка весело рассмеялась.

Это было в прошлом году. Анна Ивановна хорошо запомнила ту прогулку. Дочка в синем платьице стояла среди золотистых огоньков и смотрела в небо:

— Облака, облака, вы куда летите?

Около лесного ручейка остановились. Аленка наклонилась над тихой омутинкой и долго в нее смотрелась, как в зеркало.

Потом, когда вышли к месту, где ручеек начинал бойко журчать и прыгать от берега к берегу, Аленка тихо, чтобы не услышала мать, шепнула: