Пятые приходят на помощь

Все началось с письма, которое пришло на имя заведующего лесным складом. Автор письма называл себя доброжелателем и удивлялся, что руководители лесосклада утратили чувство бдительности. «Вы последите за своим кладовщиком и поинтересуйтесь, из какого леса строит себе дом ее племянник? Проведите ревизию и поймете — лес-то у вас из-под носа тащат… Вот и передовик производства ваша Анна Ивановна, с которой вы носитесь как с писаной торбой», — писал неизвестный «доброжелатель».

Большого труда не представляло установить, что пиломатериалов не хватает. Заведующий выслушал объяснение Анны Ивановны и пожал плечами:

— Хорошо, что милицию предупреждали, но меня это не касается. Здесь два пути — или мы будем передавать дело в суд, или вам придется платить.

Анна Ивановна не имела возможности отдать в кассу лесосклада большую сумму. Но даже если бы и были такие деньги, Анна Ивановна ни за что не стала бы платить. Пойти на такое — значит, признать свою вину, значит, назвать себя расхитителем.

Временами Анна Ивановна с тревогой задавала себе вопрос: «А если меня и вправду обвинят? Что тогда станет с Аленкой?» На сестру оставить дочь она не согласится ни за что на свете. Феклинья уже сейчас забила девчушке голову разной божественной чепухой, а если Аленка станет жить с ней, то через год-второй превратится в маленькую религиозную фанатичку.

Сегодня, когда она шла с лесосклада, в переулке ее встретил Руденко. Божий человек уже, оказывается, знал, что Анне Ивановне грозит неприятность, и высказал свое сочувствие.

— Обидели тебя, Анна, обидели. Знаю, честная ты женщина, копейки чужой не возьмешь. А ведь в тюрьму могут засадить.

Анне Ивановне было неприятно участие пресвитера. Она чувствовала и по голосу, и по улыбке, и по тому, как он себя держит, неискренность этого человека, его коварство. И хотя у нее не было доказательств, она все больше и больше верила, что не без его участия дочку готовят в баптистки, ждут, когда созреет «сноп божий».

— Откуда о моем несчастье стало известно-то тебе, Руденко? — спросила Анна Ивановна, стараясь пройти мимо пресвитера. Но тот уже шагал рядом.

— Свет божий слухом полнится, Анна, — неопределенно ответил тот.

Анна Ивановна горько усмехнулась:

— Оставил бы ты меня в покое, Руденко. Зачем встаешь на моем пути? Очередную жертву подкарауливаешь?

Пресвитер мягко сказал:

— Бог с тобой, Анна. Когда человек в беде, то много лишнего и глупого может наговорить. Мы знаем это и прощаем. Братья и сестры не радуются чужой беде и всегда готовы прийти на помощь. Может быть, тебе требуются деньги, Анна? Не стесняйся, сестра, скажи мне. Мы поможем деньгами. Если ты нуждаешься в слове утешения и участия — приходи на наше собрание. «Бог есть любовь» — вот наш лозунг, Анна, и я не думаю, что ты найдешь в этом нашем девизе что-то плохое.

Анна Ивановна остановилась и попросила:

— Оставьте меня, Руденко. И без вас тяжко…

Пресвитер остановился и сочувственно кивнул.

— Мы ждем тебя, Анна. У нас ты найдешь спокойствие и братскую любовь.

Вспоминая эту встречу сейчас, Анна Ивановна смотрела на снимок племянника в газете и думала об Аленке.

— Сходи к Алексею, дочка, — протянула она газету.

После торжественной встречи шахтеров Аленка на брата стала смотреть иначе. Раньше она сторонилась его, потому что Алешку постоянно ругала тетка Феклинья за вероотступничество, за измену Христову делу. И Аленка боялась брата. Теперь она видела, что ошиблась, потому что там, на митинге, об Алеше говорили много хороших слов, хлопали ему. Плохому человеку не стали бы хлопать сотни людей…

А тут еще Ромка и Галка Павлова. Они сказали, что у нее знаменитый брат, что таким братом надо гордиться и что со временем его портрет будет навечно повешен в музее шахты, как портрет Галкиного дедушки Ивана Савельевича. Аленке было приятно слушать это.

Девочка взяла газету и сказала:

— Я сбегаю, мама.

У забора она увидела сваленные доски.

Девочка вошла в избу и удивилась: за столом сидели пресвитер Руденко и Алеша.

— Проходи, сестренка, — пригласил Алеша.

Пресвитер улыбнулся и сказал:

— Вот с кого надо брать пример, с этой души невинной, брат. Она не мучает себя дурными вопросами, она знает: слово божье — закон, и неважно, понимаешь ты это слово или нет. Главное — верить в него.

Аленка нерешительно подошла к столу и положила газету.

— Мама прислала. Здесь ты есть, Алеша.

Чернов нетерпеливо развернул газету и, разгладив ее, стал внимательно рассматривать снимок.

— А ведь точно, наша бригада! — весело сказал он. — Перед спуском в шахту корреспондент щелкнул.

Руденко тоже посмотрел на снимок и сказал:

— В почете ходите, в газеты вас снимают, по радио о вас говорят. А ты сейчас на особом виду — еще бы: бывший активный баптист становится безбожником.

Алеша положил газету в стопку книг и усмехнулся:

— Злости в тебе много, Руденко. Только не из-за силы злость эта, а из-за слабости твоей. Верно, оставил я секту. Первый оставил, но, думаю, не последний… О сестренке говоришь, как о божьей овечке невинной. Не дам я тебе, Руденко, калечить ребенка.

Пресвитер засмеялся и шутливо замахал руками: