Пятый крестовый поход

Когельхайм немедленно пошел исполнять приказание и, выходя из шатра, еще раз взглянул на своего несчастного воспитанника и улыбнулся ему. Конрад, провожавший Зигфрида взглядом, попытался улыбнуться в ответ, но у него получилась только гримаса боли.

– Ты плохо выглядишь, Генрих, – сказал Конрад. – Ты что, совсем не спал? Все семь дней сидел рядом со мной?

– Да, конечно! Разве могло быть по-другому?

На впалых глазах Лотрингена выступили слезы.

– Что со мной произошло? – спросил он.

– Ты заболел и во время боя потерял сознание. Мы вынесли тебя из той мясорубки – я, Зигфрид и Ганс.

– Гм… Мне совсем худо, Генрих. Я тела своего не ощущаю, и сил совсем нет даже говорить.

Штернберг сжал ладонь брата. Она была какой-то безжизненной.

– Ты поправишься… – выдавил он.

Конрад ничего не ответил и только долгим и нежным взглядом смотрел на Генриха.

– Я видел сон. – Вдруг необыкновенно громко сказал Конрад.

– И что же ты видел в нем, брат?

– Я видел нашу мать. Она все время обнимала меня и плакала, а я не мог понять, почему. Во сне я был совсем мальчишкой и просил маму позволить мне пойти погулять на двор, где ты и Лихтендорф играли в крестоносцев. А мама не пускала меня и все время целовала.

Генрих не нашелся, что сказать, и молчал. Умолк и Конрад. Братья смотрели друг на друга, и взгляд этот нельзя было передать словами.

– А еще я видел своего сынишку – Фридриха! – Конрад вновь попытался улыбнуться, но у него поучился лишь оскал. – Он играл в кроватке и смеялся, а рядом сидел соловей и пел. Генрих, укрой меня чем-нибудь, мне холодно.

Штернберг набросил на одетого в штаны и нижнюю рубашку брата одеяло и всю другую одежду, которую нашел в шатре.

– Так лучше?

– Да.

– Знаешь, о чем я думал?

– О чем, Конрад?

– А я ведь умираю.

– Нет, что ты! Ты пришел в себя – это хороший признак! Ты поправишься! Не скоро, но поправишься! Эйснер говорил…

Казалось, Конрад не слышал слов брата.

– Умирать-то как не хочется! – почти крикнул он. – Сына не вырастил…

– Не надо, брат…

– Пустое, Генрих. Я уже почти мертв.

Штернберг плакал так сильно и безутешно впервые в жизни, но тихо, глотая слезы и ком, подступавший к горлу.

– Мой дорогой брат, не плачь. Когда-нибудь это случилось бы…. Я понял одну очень важную вещь. Я уходил в поход, чтобы отдохнуть от жены, от серой обыденности, найти себя самого. Раньше я не ценил, того, что у меня было. Казалось, семья от меня никуда не денется. А вот как получилось… Думал, успею и сына вырастить, и с Хельгой вместе состариться, и мир посмотреть… Ни слава, ни далекие страны и города, ни сокровища ничего не стоят. Знаешь, я сейчас бы все отдал, чтобы хоть раз обнять мать с отцом, поцеловать Хельгу, услышать смех сынишки… Гм! Да что я сейчас могу отдать! Ничего уже у меня нет. Ладно, что теперь! Хорошо, что ты рядом, Генрих. Умирать не страшно, когда рядом родной человек.

– Я отвезу тебя домой! – воскликнул сквозь рыдания Штернберг. – Сегодня же мы покинем эту проклятую землю! Ты не должен оставаться здесь, в песках…

– Нет, Генрих, ты пошел в крестовый поход освобождать Иерусалим, так довершай дело до конца. Я знаю, как много это для тебя значит! Ты настоящий защитник дела Христова. Ты похоронишь меня здесь, а когда все закончится, вернешься и возьмешь мои кости домой, в наш родовой склеп. А теперь иди, позови наших друзей, я хочу с ними проститься.

Генрих, плача и растирая слезы по изможденному лицу, вышел из шатра.

Конрад еще некоторое время пристально и нежно смотрел ему вслед, а потом тихо закрыл глаза. Он был мертв.

Глава девятая. О весенней переправе, письмах и плывущих верблюдах

Наступило время весенней переправы. Средиземное море вновь стало свободным для плавания. В гавань, устроенную крестоносцами, устремились корабли со всей Южной Европы и Сирии. Они везли товары и провиант, собравшихся за зиму и весну новых воинов Христа и новости из далеких родных земель.

Штернберг не стал выполнять просьбу брата и хоронить его в песках, а решил, воспользовавшись весенней переправой, отправить тело Конрада на родину, чтобы похоронить в родовом склепе. Он поговорил с Эйснером о том, как устроить, чтобы тело брата не разложилось в пути, и врачеватель взялся помочь. Али-Осирис добыл все необходимое для бальзамирования, а Эйснер с молчаливого разрешения Генриха, понимавшего, что иного способа нет, чтобы довести Конрада, вскрыл тело и вынул внутренности, зашив обратно только сердце. Эйснер провел эту процедуру вместе с Али-Осирисом, также сведущим в деле бальзамирования и изготовления мумий. Никто об этом не узнал, ибо вскрывать трупы церковью строго запрещалось. Не сказали даже друзьям. Воины Лотрингена сколотили два гроба. Один большой, другой поменьше. Оба были тщательно просмолены.