Piccola Сицилия

На следующий день он обменял свой поношенный костюм на костюм итальянца из Венеции, еще более поношенный. Когда он появился в нем перед Ясминой, она застыла в растерянности, словно в их закуток вошел незнакомец, чужак. Костюм был маловат, у него был чужой запах, и он был черный. Но больше всего ее смутило, что теперь в костюме Виктора расхаживает какой-то незнакомец.

– Он мне нравился. Он был тебе к лицу.

– Я хотел, чтобы ты вышла замуж за меня.

Он сказал это с такой же твердостью, с какой рассказал о нераспечатанном письме. Так он потребовал ответного поступка с ее стороны. Навсегда закрыть дверь в прошлое. Ясмина промолчала, она поняла. Она ласково взяла его руку, привлекла к себе, прильнула всем телом, замерла в ожидании. Они не успели поцеловаться, потому что вошли Альберт и Жоэль, раздобывшие хлеба, немного сыра и оливок на ужин.

Глава 53 Марсала

Я представляю разрушенный многоквартирный дом в Берлине. Проломы в стенах, кое-как заделанные кирпичом, сквозь простыню, закрывающую от взглядов с улицы, пробивается солнце. Фанни сидит за столом, чистит картошку, маленькая Анита играет в развалинах с другими детьми, внезапно раздается велосипедный звонок – почтальон. Он вытягивает из сумки письмо, доставленное авиапочтой. С итальянской маркой. Фанни бежит к почтальону, разрывает конверт, читает письмо и застывает.

– Это от папы? – спрашивает Анита.

– Нет, – говорит Фанни.

– А когда вернется папа?

– Не знаю.

Малышка чувствует: что-то не так.

– Он умер? – спрашивает она, немного подумав.

Мать опускается на горку из кирпичей.

– Нет.

– Он нас больше не любит?

Фанни смотрит на дочку и не знает, можно ли обрушить на нее всю правду. Потом складывает письмо и говорит:

– Ты не должна так думать. Папа нас любит.

– Но тогда почему он не приезжает?

– Он пропал без вести. В пустыне.

* * *

Мы стоим на веранде и смотрим на мокрый берег. Горизонта не видно, море и тучи сливаются в неразличимую серость. Теперь я понимаю, почему Красный Крест не искал этого без вести пропавшего. Бабушка говорила, что посылала запрос, но на самом деле она этого не делала. Она знала, что он жив. Жив с другой женщиной.

– Ты должна быть благодарна бабушке, – говорит Жоэль. – Что бы подумала твоя мама, узнай она правду? Что отец ее бросил, потому что нашел себе семью получше? Потому что она была недостаточно хороша?

Я смотрю на дождь и впервые вижу бабушку в новом свете. Тихое величие этой маленькой женщины. Своей ложью она сберегла в нас крохи достоинства.

– А если бы Мориц знал, что стал отцом? – спрашиваю я.

– Думаю, он бы вернулся. Долг для него был превыше всего.

Пытаюсь вообразить, как бы сложилась наша жизнь, если бы он вернулся домой. Вполне нормальная и рядовая семья послевоенного времени. Мориц забыл бы Ясмину и никогда бы не рассказывал, что происходило в Piccola Сицилии. Зато рассказывал бы о глазунье, приготовленной на танковой броне. И может, я застала бы ворчливого старика, который так и не смог простить жене и детям, что никогда не жил собственной жизнью. Стала бы Фанни счастливой? Возможно. Но скорее всего – нет. Лишь изменив Фанни, Мориц вышел из тени, чего никогда себе не позволял. Он вторгся в жизнь, стал ее частью – взвалив на себя груз вины. Наверное, любовь всегда означает вину. Как не бывает выбора без последствий, так не бывает любви без решения.

– Идем, – говорит Жоэль.

– Погоди! И куда же они потом подались?

– Это уже другая история. Идем, я замерзла, и у меня кончились сигареты.

– Ты мне не расскажешь?

– Они любили друг друга, если ты хочешь знать. Поэтому ты должна его простить, дорогая. Если человек что-то делает из любви, он не виновен. Виновным становишься, только когда действуешь не от сердца. Виновным перед самим собой.

* * *

Мы возвращаемся в отель, в холле стоит чета Трибели – чемоданы, на лицах потерянность. Господин Бовензипен и жена Митцлаффа спускаются по лестнице. Они приехали ради одного: найти опознавательные жетоны с личными номерами, чтобы окончательно убедиться, но жетоны по-прежнему покоятся на дне морском. Что бы изменилось, думаю я, если бы вы их получили? Ведь вы не знаете, кем они были в действительности – ваш отец, ваш дед. Я же добыла невидимое сокровище. Историю.

С улицы входит Патрис, встряхивается, точно мокрый пудель, и начинает уговаривать остаться и подождать: если установится погода, можно решиться еще на одно погружение. Но он и сам понимает, что это бессмысленно. Самолета больше нет. Только разбросанные невесть на какой площади обломки.

– Ненавижу прощания, – говорит Жоэль, кутаясь в горжетку, когда такси с немцами отъезжает. – Все эти сантименты. А жизнь состоит из прощаний. Во всяком случае, начиная с определенного возраста.

Она подмигивает мне и закуривает. К нам подходит Патрис, берет у Жоэль сигарету и сыплет едкими шутками. В свой адрес. Он нравится мне все больше.

– А немного отчаяния тебе к лицу, знаешь?

– Переночуешь у меня? – спрашивает он.

Я смотрю на Жоэль. Мне хочется услышать конец истории.