Пигмалион поневоле

Казалось, Гòра понимает, что хозяину не нравится его разговор. Во всяком случае, он стал произносить меньше бранных слов, а больше вслушивался в то, что говорил новый хозяин. Видимо, такая речь была для него непривычной. И Лёня понял: вот он, путь! Надо обрушить на Горация такой объём новой информации, чтобы вытеснить прежний багаж плохих слов из попугайской головы и заменить их новыми, причём в гораздо большем количестве. Тогда для старых просто не останется места! И главное – никакого подкрепления прежних привычек.

Повеселев от того, что наметился план, юноша тут же приступил к его претворению в жизнь. Он разговаривал с попугаем, читал ему стихи, озвучивал каждое своё действие. Например, направляясь в ванную с птицей на плече, Лёня тарахтел, как какая-нибудь бабуля, окончательно выжившая из ума от одиночества и беседующая со своими чайниками и полотенцами:

– А вот сейчас мы краник открыли… Берём мыло, ручки моем… Краник закрыли. Повора-ачиваемся… Здравствуй, полотенце!.. Сейчас будем ручки вытирать…

– .. твою мать… – изумлённо отвечал попугай.

Только Лёня старался подобных реплик Гòры как бы и не замечать, а продолжал гнуть свою линию. Так что к концу дня он совершенно уболтался, язык стал заплетаться, но и Гораций выглядел задумчивым и даже несколько ошарашенным: видимо, он такого ещё не встречал – чтобы кто-то переплюнул его самого по части болтовни.

Устроив таким образом за выходные попугаю «взрыв ума», в понедельник Лёня поехал в Университет, учиться. Но ему показалось, что это, скорее, отдых – настолько он устал за эти выходные. Окружающие могли заметить, что юноша был очень молчалив в этот понедельник, да и в последующие рабочие дни тоже. Он предпочитал слушать, а не разговаривать. Собственно, он набирался сил для вечерних (и утренних) поучительных бесед с попугаем. Зато Лёнины усилия стали приносить плоды: за эту неделю Гораций выучил несколько новых слов, а старых, не подкрепляемых практикой, использовал меньше. Однако суббота – день возвращения матери – не обошлась без казуса.

Впрочем, сюрприз в тот день ожидал не только Лёнину маму, но и самого Леонида. Потому что мама приехала из санатория не одна, а с каким-то мужичком, которого она представила сыну как своего друга, Владимира Сергеевича. Но ещё до того, как мужчины были представлены друг другу, и произошёл тот самый казус.

У мамы была давняя привычка – появляясь в квартире, она громко объявляла: «Сынуля, твоя мать пришла, молочка принесла!» Ну, чтобы любимое чадо вышло её поприветствовать. Вот и теперь, открыв дверь своим ключом, родительница вошла в дом и произнесла свою обычную фразу. А Лёня не был готов в этот момент к её появлению и не успел набросить большой чёрный платок на клетку с попугаем (так его научила умная девушка в зоомагазине – чтобы птица замолчала в темноте). Так что Гораций, услышав знакомое слово, тут же истолковал его по-своему и выдал своё коронное «.. твою мать» голосом, очень похожим на Лёнин – не зря же он с таким вниманием слушал нового хозяина целую неделю! Конечно, Лёня тут же накрыл клетку и попугай больше не выступал (пока!), но… «слово – что воробей: вылетело – не поймаешь». И пока сын сделал три глубоких вздоха, готовясь выйти из комнаты и объяснить ситуацию, он услышал, как незнакомый дяденька в прихожей весёлым шёпотом сказал его матери:

– А говорила – ботаник… филолог… Нормальный парень! Всё поймёт…

В общем, несмотря на брошенный матерью странный взгляд, Лёня счёл за лучшее не рассказывать пока про попугая. Если б мать была одна – другое дело. А так… засмеют. Уж лучше он дождётся, когда её друг уйдёт, тогда и скажет. Но дело повернулось совсем неожиданным образом. Когда они дружно попили на кухне чай, мать вдруг сказала, смущаясь и краснея (что для Лёни было и вовсе – диво дивное!):

– Сын, ты уже совсем взрослый, самостоятельный стал… Как ты посмотришь, если я у Владимира Сергеевича пока поживу? Справишься без меня? Обеды я тебе, конечно, буду завозить.

Лёнины мысли просто устроили чехарду! Это что – он один будет жить – сам себе хозяин?! И мать ещё спрашивается – у него?! От таких новостей Лёня чуть не пошёл плясать вприсядку вокруг стола. Но вовремя опомнился – а то мать обидится ещё! – и скромно ответил:

– Конечно, мама! Я буду рад… то есть, делай, как тебе удобнее! Я справлюсь…

Мать опять странно посмотрела, но время для разговоров было явно неподходящее, так что она сказала только «Ага» и пошла собираться.

Вечером Лёня сплясал-таки «джигу» на кухне – от избытка чувств. А Гораций прокомментировал этот танец одним из своих старых словечек – тоже, наверное, от избытка чувств. Тогда юноша взял книгу и стал читать попугаю «Илиаду». И тот сразу замолчал.