Пигмалион поневоле

Итак, всё устроилось как нельзя лучше. Время шло. Лёня продолжал воспитывать попугая. Читал ему вслух стихи и болтал без стеснения о чём угодно, не боясь быть услышанным. Любимые строки мог повторять по многу раз. Для филолога это – одно удовольствие. Понемногу лексикон Горация менялся. Как и предполагал молодой человек, новое вытесняло старое. То есть, выучивая всё новые слова, попугай забывал те, которых он давно не слышал.

Теперь от Гòры запросто можно было услышать: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Потом попугай останавливался и повторял в раздумье: «Су… су…», будто бы припоминая, что было там когда-то и другое слово, вспомнить которое он никак не мог. А поскольку со стороны нового хозяина он не встречал в этом ни помощи, ни поддержки, то просто махал крылом на прошлый опыт и целиком отдавался новому.

Лёня был последователен. Раз он принял когда-то решение – для них обоих – перестать быть «страшненькими», то должен был этому решению следовать. И если с Гòрой он уже преуспел, пора было приниматься и за себя. Поэтому Лёня пересилил свою лень и страх перед физкультурой и стал ходить в спортзал. Результаты и там не заставили себя долго ждать.

– Нюхом чую, твой сын влюбился, – сказал как-то Владимир Сергеевич Лёниной маме. – Вот увидишь, я прав. Девушка у него появилась.

– Да попугай у него появился, а не девушка, – вздохнула та. – В курсе я…

Собственно, они оба были правы. Лёня действительно не мог забыть девушку в жёлтом пальто, бывшую хозяйку Гòры. И хотя по его объявлению так никто и не позвонил, он не оставлял надежды как-нибудь встретиться с ней в метро. Лёня не просто мечтал, но и кое-что делал для этой встречи. Только это было его тайной за семью печатями.

Так как девушка его мечты покинула вагон на станции метро «Красносельская», молодой человек имел основания предполагать, что с этим местом её что-то связывает. А значит, рано или поздно она снова появится на этой станции. Надо только иметь терпение и подождать. И Лёня завёл такую привычку: почти каждый день – если только не было каких-то очень срочных дел – он пару-тройку часов проводил на «Красносельской». Приходил, садился на единственную лавочку (она была как раз напротив того места, где он тогда, в конце сентября, первый и последний раз увидел девушку в жёлтом пальто), ставил радом с собой большую чёрную сумку и расстёгивал молнию – чтобы Горацию не было скучно и страшно в темноте. Потом вставлял в уши наушники и слушал лекции – не терять же время впустую! – не забывая при этом зорко следить за прибывающими поездами и снующими пассажирами. Вместо выброшенной картонной коробки он давно приобрёл попугаю переносную маленькую клетку, которая как раз помещалась в чёрную сумку. Так что птица была устроена с относительным комфортом и скоро привыкла к этим посиделкам в метро. Иногда Гòра даже передразнивал голос диктора: «Осторожно, двери закрываются…»

Прошёл месяц, потом ещё один, и ещё… Как-то вечером Лёня, по обыкновению сидя на скамейке в метро, так увлёкся интереснейшей лекцией про исторические анекдоты, что и думать забыл глядеть по сторонам (да кто угодно потерял бы бдительность, слушая такое!). Его вернул на землю – вернее, на станцию – негромкий возглас: «Вот это встреча! Здорòво, Леонид!» Лёня поднял глаза – перед ним стоял Анатольич, собственной персоной.

– Ну, ты даёшь, студент! – с весёлым изумлением продолжал тот. – А я тебя из поезда ещё вчера приметил! Гадал – ты или не ты… Сегодня гляжу – опять сидишь! Тут уж я не выдержал: думаю – надо подойти поздороваться. Ты кого ждёшь-то?

Лёня смутился.

– Да я, собственно… – и посмотрел на чёрную сумку.

Тут и дальнобойщик её узнал. Глаза у него полезли на лоб и выдохнув «Ни фига себе!» он плюхнулся на лавку рядом с сумкой.

– Пожалуйста, Василий Анатольевич, не употребляйте ни одного грубого или бранного слова! – взмолился молодой человек. – Я так долго его отучал!

– Понял! Молчу…

Они и вправду помолчали немного. Потом Анатольич не выдержал.

– Так как ты с ним живёшь-то? Расскажи хоть… – шёпотом попросил он, с опаской поглядывая на попугая.

– Мы хорошо живём, – бодро ответил Лёня. И стал рассказывать, как он учит Горация стихам, чем кормит, и вообще про всё на свете. Короче, болтал без умолку – уж этому-то он научился за последние месяцы! По правде говоря, юноша не хотел расспросов. И к тому же очень боялся, что если Анатольич начнёт говорить, то вдруг не сдержится и употребит какое-нибудь словечко из тех, которые он, Лёня, так старался вытеснить из головы Горация. И тогда… тот кое-что вспомнит.

Но Анатольич был мужик понятливый. Он только цокал языком в ответ на Лёнины рассказы, а потом проницательно заглянул парню в глаза.

– А ждёшь-то… её?

Лёня покраснел и молча кивнул.

– Не жди, – веско сказал дальнобойщик. – Не стоит того. Вон у тебя друг какой хороший, а ты его по холоду в сумке таскаешь. А если поморозишь?