Пиявки

Савельев хотел что-то сказать, но сумел издать только странный скрипучий звук, жутко напугавший таксиста. Парень оглянулся на своего пассажира, сразу всё понял и, лихо развернув тачку, помчался обратно в больницу, не обращая внимания на знаки ограничения скорости и тупо мигающие жёлтым светофоры. Возле больничной ограды таксист набрал номер скорой помощи и возбуждённо заорал:

– Скорее, помогите! У меня клиент умирает! Я у ворот стою, скорее!

Когда переполошенная дежурная медсестра приёмного покоя узрела, кого привёз взбалмошный таксист, у неё самой чуть не прихватило сердечко. Она принялась названивать заведующему реанимационным отделением и хирургу-кардиологу, а вокруг потерявшего сознание Савельева уже хлопотала бригада врачей, среди которых была и Инна Ивановна.

«Что же такое сказала ему эта Карелина, раз он так на это отреагировал?» – думала докторша, помогая реанимировать больного.

– Похоже, инфаркт, – констатировал кардиолог, осмотрев вице-мэра.

– Чего же вы хотели-то? Возраст! – вздохнула фельдшер скорой помощи, покачав головой.

Сколько таких вот инфарктников, не достигших ещё пятидесяти лет, прошло через её руки! Кто-то выкарабкивался и жил дальше, до следующего инфаркта, кого-то коварная болезнь убивала на месте. Этот, похоже, не жилец: слишком долго не приходит в себя, как будто сопротивляется отчаянным попыткам врачей вернуть его к жизни. Таких фельдшерица прозвала «невозвращенцами». Обычно они долго тянули с обращением к врачу, терпя боли в сердце и живя в условиях постоянного стресса. А потом этот стресс обрушивался на них смертоносной лавиной, сметающей всё на своём пути.

– Умрёт, поди, Савельев-то наш, – тихо сказала она.

Коридорная сестра услышала её по-своему и тут же позвонила в детское отделение, возбуждённо сообщив:

– Аннушка, а вице-мэр-то, похоже, того… скончался! Инфаркт!

Как-то незаметно весточка достигла палаты, в которой лежала Женя Карелина. Её мама, конечно же, не спала, размышляя о сделанном ей этой ночью предложении. Её позвали замуж второй раз в жизни, и она хотела этого замужества больше всего на свете. Но что-то внутри, какой-то малодушный страх из разряда «а вдруг он будет гулять и от меня?», останавливал её. Господи, зачем ты наказываешь нас, заставляя слушаться рассудка, который так часто противоречит голосу сердца?!

В коридоре раздался дробный стук каблуков, а потом в дверь засунулась встрёпанная голова Инны Ивановны:

– Эль, скажи мне, ради бога: что плохого ты сделала Савельеву?

– Ничего, – абсолютно непонимающе уставилась на докторшу Эльвира.

– Тогда что плохого тебе сделал он? – продолжила странный допрос Инна.

– Тоже ничего, – вздохнула Карелина. – Он мне сделал предложение.

– Тогда, боюсь, если ты хочешь принять его при жизни Антона Павловича, тебе нужно поспешить. – Озабоченно взглянула врачиха на часы.

– Что случилось, не томи, говори прямо! – В возвысившемся голосе Элки появились истерические нотки.

– Да инфаркт у твоего Савельева, вот что случилось! Лежит в реанимации без сознания и не хочет помогать врачам! – почти закричала Инна Ивановна, хватая Карелину за вялую, непослушную руку и куда-то таща по ставшему вдруг бесконечным и холодным больничному коридору.

– Он будет жить? – с интонацией капризного ребёнка то ли спросила, то ли потребовала Эльвира. Она отказывалась верить словам Инны.

Как же так: ведь совсем недавно они так нежно и страстно любили друг друга! Он был так напорист, силён и красив! У него не может быть инфаркта, ведь он собрался жениться!

«Жениться он собрался, как же! На тебе, между прочим! А ты что сделала, красотка второсортная? Отказала ему! ОТ-КА-ЗА-ЛА! Может, у человека куча разных проблем, а тут ещё ты со своими капризами. Капелька стресса, полученного от твоего отказа, переполнила и без того налитую до краёв чашу, вот сердце Антона и не выдержало. Может быть, ты и в самом деле жила в его сердце? Тогда именно ты разорвала его своим отказом!»

– Ты не ответила! – напомнила Элка, задыхаясь от бега.

– Я не могу тебе ответить, потому что я не знаю ответа на твой вопрос. И я не верю в чудеса. – Во всяком случае, докторша была честной перед Карелиной.

Дежавю, и вновь это проклятое дежавю! Элку притащили в ту самую палату, где совсем недавно лежала Женька. Дочь, теперь Савельев.

«Любимый, что же ты натворил? Что же я натворила?!»

Увидев выражение Элкиного лица, одна из медсестёр бросилась к ней со шприцем наперевес и влепила укол без всякого предупреждения.

– Теперь можешь пройти к нему. В порядке исключения, – поторопила Эльвиру Инна Ивановна.

Карелина слепо уставилась в пространство перед собой и, наконец, обретя долгожданное равновесие (пол уплывал из-под её ног), сделала шаг.

Он лежал на специальной реанимационной кровати, изголовье которой меняло угол наклона, и жизнь в его теле поддерживалась за счёт странных приспособлений, облепивших его со всех сторон. Лицо Савельева было настолько бледным, что не отличалось по цвету от стен палаты и белья на кровати. Теперь-то Элка поверила, что очаровательному сердцееду скоро стукнет пятьдесят. Если успеет стукнуть…