Пик Доротеи

Доставленная таким способом пресноводная рыба обещала особенный вкус. Главное место занимала гигантская фаршированная щука с разинутой хищной пастью, уже не в состоянии кого-либо проглотить, наоборот, ей предстояло быть проглоченной собравшимися едоками. Ее окружали замаскированные зеленью кусочки маринованного тунца. Великолепие картины еды вызвало минутную нерешительность ножей и вилок. Вошедший служитель помог разрушить наваждение эфемерного искусства, вонзив остро заточенную лопаточку в щуку. На флажке, воткнутом в хвост, значились дата и место отлова. Рыба оказалась отечественной.

— На всякого хищника есть еще более хищный, — заметил Лео, довольный произведением искусных поваров. — Доротея, позвольте мастеру своего дела вам услужить? И вам, Нора?

Они не сопротивлялись, да и мужчины молча смотрели. Белое вино также созрело в местности сей, на бутылках были наклеены простенькие этикетки с вензелем LS. Хозяин сказал, что производится его очень мало, лишь для нужд собственного стола. Клаус отпил рассеянно глоток и сообразил, что никогда прежде не пробовал столь вкусного вина, да и в будущем, вероятно, уже не придется. Дамы и Клаус сидели по одну сторону стола спиной к роялю и глобусу, хозяин и Меклер с торцов его, и все могли взглядывать на величественный пейзаж, расстилавшийся перед ними. Глоток вина, вкусный кусочек, взгляд на вид живописный, остроумное слово, — так чередовали они пищу для нёба, зрения и разума.

— Нам повезло с погодой, — сказал зачем-то Штеттер.

Весна стояла удивительно ровная солнечная. Не верилось, что где-нибудь люди сейчас стонут от ужаса и подбирают костлявыми руками крошки с земли. Без телевизора и газет об этом никто бы и не узнал.

Клауса опять поразила неравномерность ткани мира. В каких-нибудь десяти километрах над их головами не хватало для дыхания и обыкновенного воздуха. Ему сделалось тесновато в этой клетке условий существования, он хотел расстегнуть ворот рубашки, но тот и так не был застегнут.

— Вас что-то смущает, — сказал Лео, улыбаясь.

— Ты чем-то встревожен, — добавила Доротея, сидевшая справа от Клауса.

— Воздух чистейший, он пьянит сильнее вина, — заметила Нора, раскрасневшаяся, помещенная хозяином между Клаусом и Меклером.

Ждали высказывания маэстро, но он промолчал. Он смотрел внимательно на всех, вежливо улыбался, кивал в ответ на вопросы и фразы, но сам слышал другое.

Ликеры, ром, кофе и чай всех оттенков им приготовили в образовательном уголке салона, возле карт (географических) и книг, к роялю поближе. Заговорили о потеплении планеты, а Штеттер даже игриво ввернул словечко о последнем сексуальном скандале евроминистра.

— Правда ли, что в номере была камера? Вот в чем номер! А потом его в камеру.

— Ах, Лео, — разочарованно произнесла Доротея, и тот перевел разговор. Клаус посетовал на чрезмерность литературной продукции.

— История разберется, — усмехнулся Лео, — если у нее будет время. Впрочем, позвольте сравнить: так и добротному скромному напитку невозможно появиться на рынке среди масс бутылок. Интересно, однако, что применительно к винам помогают уловки дороговизны: хорошее вино обычно высоко и в цене, не правда ли? Так вот, теперь новая тактика: выпускается оригинальное название, оно дорого стоит, и вся партия продается. Затем новая серия — и так далее, далее… фактор дегустации, манипуляция любопытством! Не устаю удивляться простоте управления.

Клаус подыскивал мысленно примеры подобного в искусствах. Меклер, оставив кожаный диванчик, пошел к роялю, попробовал ноту, взял аккорд.

— Любезные дамы, нельзя ли предложить вашему вниманию одну вещицу? — сказал он. — И вам, господа, — спохватился.

Да и «дамы» были уловкой, — он обращался к одной Доротее, и та смутилась бы от подобной выделенности и бестактности маэстро, но успокоилась, заметив за шторой двери профиль верной Штольц. С такой охраной бояться нечего.

— Вещица называется «Без названия»… крайне редкое, уникальное, — сказал Меклер и сразу начал играть.

Произведение странное, всех захватившее с первых же нот. Мгновенно оно показалось близким, очень знакомым, родным, хотя никто не мог вспомнить названия. Слышалась меланхолия придворной флейты и грусть клавесина, и блеск моцартовского полета, и темные удары грозы, и гладь, и тишь, снова вздымались волны новой жизни, обрушивались в катаклизмах, и опять успокаивался вечер, мирно паслись стада и народы, и тихая радость касалась сердец.

Словно они парили над озвученным пейзажем, над изображением жизни столетий, где и им нашлось место. Мир стал домом, когда Меклер остановился и сидел не отрывая рук от клавиатуры, и уже растаял последний звук.

Он был мастером завершающей паузы.

— Маэстро, браво! – Не выдержал Штеттер. – Не могу догадаться! Это ваше? Но что, почему?

И силился вспомнить.

— Да, раньше вы слышали хоть однажды всё это, — с холодной усмешкой сказал музыкант. — Доротея, вы позволите посвятить вам сегодняшнее исполнение?