Пик Доротеи

Бис, в сущности, был не к чему после такой отдачи душевных и физических сил — и музыкантов, и публики, но юбилейный концерт без него не мог обойтись, это расценили бы как провал. Впрочем, Меклер умно поступил: певица спела из Песен о мертвых детях. Тем почтили память композитора и ребенка его, и столь многих детей, и умерших всех. Клаус подумал, что пение касается его личной судьбы — смерти ребенка того не родившегося, убитого в чреве, за которую он заплатил потом другими смертями и ужасами.

Предстояла еще питейно-общественная часть торжества. Клаусу хотелось от нее уклониться, и, вероятно, никто не огорчился бы этим. И сестры чувствовали скорей утомление. Они спускались по лестнице боковой, чтобы не попасть в сеть служителей, расставленной у главного выхода, но и тут приблизился господин незнакомый и обратился к Доротее:

— Госпожа, маэстро вас очень просит…

Потом повернулся и к Норе и Клаусу:

— И вас, разумеется, тоже — не спешить уезжать, придти разделить радость дружеского общения.

При входе в небольшой зал лежали на столике букеты цветов, и сердце Доротеи испуганно сжалось, — один предназначался, разумеется, ей, вот этот с розовой розой посередине, окруженной рядовыми астрами, ромашками и мимозовой мелочью. Из черно-белого кома оркестра тотчас выделился Меклер, возбужденный, сияющий, помолодевший, и быстро подошел к сестрам и Клаусу, а точнее, к Доротее — и приглашал куртуазно, предлагая руку. Часть улыбок нечаянно досталась Норе и Клаусу, неизбежному приложению к Доротее, — она, впрочем, не спешила от них отрываться, напротив, схватила сестру за руку и потащила за собою в толпу музыкантов, а Нора схватилась за Клауса. С облегченьем Клаус увидел фрау Штольц и ее схватил за руку и потащил, несмотря на ее попытки освободиться и скрыться. Она понимала, что Меклер от нее не уйдет, но сейчас ему нужно дать растратить энергию. Пусть захлебнется само его увлечение! Главное — не дать маэстро повода вылить гнев на нее. Штольц схватила за руку Штеттера на правах дальней почти родственницы, и он не противился, наоборот, весело замешался в толпу музыкантов и, увидев пианистку Семенову, ее потащил за собой. Так получился сам собой смешной хоровод, всем стало непринужденно, тем более, что первый бокал шампанского уже метнул свои искры вкуса и эйфории в глотки и пищеводы.

— Друзья, позвольте мне произнести тост, — сказал Меклер негромко, вовсе не заботясь, чтоб установилась тишина среди музыкантов и их приглашенных. — Вы все люди искусства и все знаете, как велико значение муз — и не только великих невидимых, но главное — их земных воплощений! Так вот — мы выпьем сейчас за музу сегодняшнего концерта! Ее зовут Доротея! Ура!

Оркестр грянул. Доротея бледнела. Через силу она улыбалась, возмущаясь в глубине души двусмысленностью положения и польщенная вместе с тем. Как трудно быть женщиной в мире искусств. Клаус и Нора стояли рядом, и мужчина держал ее руку демонстративно, тормозя развитие мыслей присутствующих в скабрезном направлении. Штеттер был тут, он немедленно громко поздравил Грегора, сравнил его с Тосканини и потеснился, давая выйти вперед Семеновой, сиявшей от такого продвижения, блестевшей красивыми плечами, улыбавшейся всем. Штольц спряталась за рослым тромбонистом Пфицнером.

Меклер чувствовал, что искусство дало ему право приблизиться к Доротее, но до предела известного. После всех воздушных подвигов сегодняшнего концерта, после успеха на донышко сердца упало зернышко горечи невозможности продолжения. Его тело требовало своей награды за эти часы махания палочкой, за все напряжение глаз и ушей. Он еще сделал попытку: по знаку его барабанщик Полянски принес букет и вручил, — тот самый, с роскошной розовой розой посередине разноцветных ромашек. Он показался Доротее обузой, почти вымогательством. Под предлогом того, что ее руки заняты сумочкой, она букет отправила Норе, и той он понравился, однако был неприятен тем, что предназначался сестре. Тогда зачем он ей? К счастью, Элиза Штольц высунулась из-за Пфицнера.

— Возьмите, гнедиге фрау, это вам!

Гувернантка Меклера торжествовала и страшилась. Но прибыли новые гости, желавшие поздравить и тем принять участие в успехе, себе заполучить малую толику общественного тепла. Толкался Карнаумбаев в кожаном пальто, русский банкир Клонов в официальном костюме цвета обмоченного асфальта, еще архитектор, специально приехавший из Петербурга, тоже Клонов. Министры города, раскланявшись, стояли плотной кучкой и беседовали вполголоса. Был заезжий актер, знаменитый, не сходивший с экрана телевизора: его пригласили однажды рекламировать жевательную резинку, клип оказался сущим шедевром, его посмотрели восемь с половиной миллиардов телезрителей.

— Так попросим маэстро поделиться с нами своим успехом!

Призыв этот сделал директор — точнее, капитан концертного зала, — и тотчас вокруг него и Меклера освободился круг. Туда попали первая скрипка, певица. Штеттер вытолкнул хорошенькую Семенову.