Пиковая Дама

Проникнувшись жалостью, Аня сняла мишку с полки, прижала к груди. Под плюшевой игрушкой обнаружилась стопка фотографий, перемотанных резинкой.

Мама застонала на кровати. Аня опасалась, что во сне будет поджидать Чижик. В лучшем случае — Чижик. Выудив фотки, она вышла на кухню, где тоже не экономилось электричество. Дом светил окнами на все четыре стороны, а вокруг, словно склепы, теснились дачи. И в их запертых комнатах зеркала отражали мрак.

Аня села за стол, примостила медвежонка на колено. Перебирала фотографии, слушая торжественную барабанную дробь дождя. Ночь серебрилась как черная сталь.

Папа распечатал снимки с телефона. Не только Анины, но и те, где он обнимал маму. Означало ли это, что он тоскует по бывшей жене? Рассматривает их в одиночестве, вспоминая хорошие времена?

Глаза увлажнились. Аня рукавом кофты вытерла слезу, но вторая, тяжелая, капнула на макушку медвежонка.

Море, пляж, родители держатся за руки — Аня документирует краткий миг эйфории.

Парк: папа смеется, мама притворно сердится, ее нос перепачкан в сливочном мороженом.

Дача: мама с папой обнимаются во дворе.

Они были красивой парой, ее родители.

Третья слеза капнула на медвежий загривок.

Под глянцевыми снимками были матовые, сделанные мыльницей. Маленькая Аня в коляске, в манеже, на санках. Щекастая, забавная.

У Саши Чижика тоже были такие фотки, он тоже был ребенком, стал подростком, юношей — и… и пустота. Пропасть, сочный удар об асфальт.

Аня заслонилась яркими прямоугольниками от дурных мыслей.

На последнем снимке молодые родители позировали около больницы. Папа демонстрировал горделиво белый сверток — дочь. Свежеиспеченный отец был румяным и вихрастым.

— Здесь тебе три дня. — Папа приблизился из-за спины, застал врасплох.

— Вы меня… планировали?

— Мы мечтали о тебе. — Папа сел напротив, уперся локтями в стол. — Не спится? Вот и мне…

— Какой я была? — Аня повертела в пальцах фотографию зареванной крошки.

— Замечательной. И самой любимой. Была и остаешься. — Взор папы затуманился. — В день твоего рождения шел сильный ливень. Машина заглохла — я думал, ты родишься прямо в салоне. Ловил попутки, промок. Старичок на «запорожце» нас подвез. Я обещал его крестным сделать, номер телефона взял, но в суматохе потерял. Я тебе про жуков рассказывал?

— Нет…

Папа улыбнулся.

— Захожу я в палату, а вы спите. Марина спит, ты у нее на животе. А по постели ползают божьи коровки. Штук сто, клянусь. Откуда взялись? Окна-то закрыты, роддом же! — Папа развел руками. — Чудо, не иначе. Я Марину разбудил осторожно, и мы смотрели, как они садятся на кожу. Говорили, это к счастью.

— Расскажи еще, — попросила Аня.

— Мы тебе имя выбрать никак не могли. Спорили. Я хотел, чтоб тебя Полиной звали, а Марина… не помню уже как.

— Полина, — примерялась Аня. — Красиво.

— Из роддома уезжали, садимся в такси. Водитель спрашивает, как ребенка зовут? Говорим, не придумали пока. А он нам: с места не сдвинусь. Мол, безымянных людей не вожу. Придумывайте давайте. И мы с твоей мамой смотрим друг на друга и хором говорим: «Аня». А почему именно Аня — бог весть. Мы имя это ни разу не обсуждали.

— Почему вы развелись?

— А как мама отвечает на этот вопрос?

— Отвечает, что характерами не сошлись.

— Быт… Быт семьи ломает. Зайка… — Папа потянулся к Аниной руке, к припухшему указательному пальцу. Кольцо блеснуло в свете лампы красным камушком. — Оно тебе не давит?

— Нет, — соврала Аня. Сунула руку под стол. И, чтобы сменить тему, спросила: — Мне теперь в школу ходить не надо?

— Надо, — огорчил отец. — В понедельник пойдешь, как положено.

— К понедельнику все закончится?

— Конечно. — Он заглянул Ане в глаза. — Конечно, зайчик.

22

«ОНА ИДЕТ!»

Эта фраза, фраза из сна, слова, нашептанные окровавленными губами, пульсировала в ушах. Антон облокотился о подушку, соображая, где находится. Мозг прогревался, как двигатель на морозе. Дача… бывшая жена с дочкой в соседней комнате…

Он всколошматил волосы пятерней. На улице брезжил рассвет, небо серело. Тени сгруппировались в сенях, подальше от окон. Антон намеревался зарыться под одеяло и подремать до семи, но мысль полоснула: «В гостиной не горит свет».

Он точно помнил, что оставлял лампу включенной.

Антон встал и надел кофту. Поскрипел половицами. Слух уловил негромкие звуки. Шепот… шорох… сдавленный хрип… Вскинувшись, Антон влетел в сумеречную комнату.

Дочь и Марина спали. Ему послышались и слабое шуршание, и призрачный шепоток. Но не хрип — он был реальным. Аня хрипела во сне, вся сморщилась, покраснела. Пальцы впились в наволочку.

Ее мучили кошмары. Неудивительно, после всего произошедшего.

Антон погладил дочь по плечу, липкому и горячему. Убрал за ухо волнистую прядь, укрыл одеялом. Посмотрел на Марину. Спящая, она всегда молодела — не дашь больше двадцати пяти. Ворот рубашки съехал, обнажая ключицу. Родинки… он называл их картой звездного неба. Целовал эти созвездия на животе, на пояснице. Знал наизусть.

Нежность и вожделение смешались в равных пропорциях.