Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Уже порядком темно, когда мы приземляемся в Павлограде. Все молчат. У всех одна мысль: неужели это была немецкая колонна? Неопределенность душит нас. По телефону я не могу узнать ни от армейского командования, ни из люфтваффе, что это была за колонна. К полуночи начинают прибывать солдаты. Оперативный офицер будит меня – что нетрудно, поскольку от волнения я плохо сплю, – и говорит, что для меня есть важное сообщение. Наши армейские товарищи просят передать благодарность за свое спасение. Они сообщили, что их грузовики были захвачены русской колонной. Им удалось убежать и укрыться в кустах в нескольких сотнях метров от русской колонны. В этот момент появились мы и начали стрелять по иванам. Солдаты тут же воспользовались ситуацией и пробежали еще 200 метров. Это сняло груз с моей души, и я разделил радость моих товарищей по оружию.

Вскоре после этого случая мы уже в Днепропетровске. Самолеты стоят на аэродроме на восточном берегу Днепра, очень далеко от наших казарм, что в центре города. Для русского города Днепропетровск выглядит неплохо, как и Харьков. Советские бомбардировщики часто налетают на мост через Днепр в центре города; временами этот район атакуют и советские наземные силы. Красные надеются уничтожением моста отрезать путь к отступлению для немецких войск и техники, а также хотят лишить обороняющихся подвоза вооружения и резервов. До сих пор русские налеты на мост успеха не имеют. Возможно, мост слишком мал для этого. Гражданское население радуется каждому русскому налету. После каждой бомбардировки они бросаются к Днепру с ведрами, поскольку на поверхность воды поднимается мертвая рыба. Такое огромное количество рыбы за день съесть определенно невозможно. Мы попеременно летаем на северо-восток и юг, в то время как Советы движутся из района Дона, чтобы не дать нам окопаться на берегу Днепра и укрепить там позиции. Когда мы переносим наш аэродром из Днепропетровска в Большую Костромку, в 120 километрах на запад, я теряю Бекера. Он переведен в штаб полка. Я долгое время борюсь против этого перевода, поскольку Бекер принадлежит к нашему «семейному кругу», но это бесполезно, и после тяжелой борьбы наступает неизбежный финал.

Глава 12 ДАЛЬШЕ НА ЗАПАД

Большая Костромка является типично русской деревней, со всеми преимуществами и недостатками, которые подразумевают эти слова; для нас, жителей Центральной Европы, в ней больше недостатков. Деревня состоит из разбросанных в беспорядке, обмазанных глиной домов, и лишь несколько зданий сделаны из камня. Деревню пересекают под причудливыми углами мощеные дорожки, которые трудно назвать улицами. В плохую погоду наши машины увязают по самую ось в грязь, и вытащить их очень сложно. Аэродром находится на северном конце деревни по дороге к Апостолову; обычно дорога не может использоваться для машин. Но наш наземный персонал быстро осваивает передвижение на телегах и лошадях, так что мы полностью сохраняем подвижность. Авиационные экипажи часто вынуждены отправляться к своим самолетам верхом на лошадях, но, пересев с лошадей в кабину, они чувствуют себя немногим лучше, поскольку взлетная полоса во многом напоминает дорогу. При дождливой погоде она представляет собой море грязи с редкими островками – и если бы не широкие шины «Ju-87», в воздух было бы подняться невозможно. Штаб эскадрильи располагается в помещении школы, у нас есть общая комната, что-то вроде «офицерской столовой», в так называемом штабном здании.

Площадь перед этим зданием часто покрывается водой и замерзает, и иногда мы играем на ней в хоккей. Эберсбах и Фикель всегда участвуют в игре. Однако скоро оба получают ранения и на предложение поиграть откликаются с неохотой. В плохую погоду мы устраиваем хоккей в помещении, хотя его маленькие размеры делают трудной работу вратаря. Мебель при этом не страдает, поскольку таковой не имеется.

Русских удивляют те мелочи, которые каждый солдат имеет с собой. Они считают, что фотографии наших домов, наших комнат и наших девушек – это пропаганда. Стоит труда убедить их, что все это подлинное, что немцы вовсе не каннибалы. Теперь они сомневаются в истинности внушенного им лозунга «У немцев нет культуры». Через несколько дней после нашего появления здесь – как и повсеместно – русские приходят, чтобы спросить: можно ли им снова повесить иконы и распятия. Раньше при советском режиме им приходилось все это прятать из-за возражений сына, дочери или комиссара. То, что мы не возражаем, определенно производит впечатление. Когда мы говорим, что и в нашей стране можно увидеть много распятий и изображений религиозных сюжетов, они с трудом в это верят. Поспешно соорудив иконостасы, они несколько раз просят не отказываться от своего разрешения. Русские живут в страхе перед комиссарами, которые ведут наблюдение за деревней и шпионят за ее обитателями. Это часто поручают деревенскому учителю.