Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

В течение дня меня часто посещают английские и американские офицеры разведки, любопытство которых различно. Я довольно быстро обнаруживаю, что мы придерживаемся различных взглядов. Они удивлены, что подавляющее число моих вылетов было произведено на самолете с совсем небольшой скоростью, – это противоречит представлениям союзников, считающих важным ради безопасности иметь большую скорость. Они с трудом верят, что я совершил более 2500 вылетов на таком медленном самолете, и им совсем не интересен мой опыт, поскольку они считают, что мои полеты были слишком опасны. Они хвастаются своими реактивными самолетами, которые можно поразить только с еще более быстрого самолета. При этом они молчат, что точность оружия у таких самолетов невелика по сравнению с моим самолетом с пушкой. Я особо не возражаю против этих допросов – мои успехи не были результатами какого-то технического секрета. Потому наши разговоры – всего лишь немного большее, чем беседа об авиации и о только что закончившейся войне. Эти островитяне-британцы не скрывают своего восхищения достижениями противника, особенно их поражает моя меткость. Каждый день я совершаю прогулку в течение трех четвертей часа, прогуливаясь вдоль колючей проволоки. Остальное время мы читаем или составляем планы на послевоенное будущее.

Примерно через две недели нас отправляют на север; мы интернированы и находимся в обычном американском лагере для военнопленных. Здесь много тысяч пленников. Кормят на самом минимуме, некоторые из наших товарищей, находящихся здесь долгое время, слабы от недоедания. У меня проблемы с культей; ее требуется оперировать. Лагерный офицер отказывается делать операцию на основании того, что я летал с одной ногой; ему совершенно все равно, что с моей культей. Она раздувается и воспаляется; я страдаю от острой боли. Лагерные власти не могли бы сделать лучшей пропаганды среди тысяч немецких солдат в пользу бывших немецких офицеров. Очень многие из нашей охраны знают немецкий – это эмигрировавшие после 1933 года; они говорят по-немецки так же свободно, как и мы. У солдат-негров добрый нрав, и они предупредительны, за исключением тех случаев, когда напиваются.

Через три недели меня переводят в Саутгемптон, с Нирманном и большинством наиболее серьезно раненных офицеров. Мы толпимся на палубе грузового корабля «Кайзер». За двадцать четыре часа нашего пути мы не получаем ни крошки еды и начинаем подозревать, что так будет до самого Шербура, поскольку американская команда намеревается продать наши пайки на французском черном рынке. Часть ветеранов русского фронта врывается в складское помещение и берет распределение в собственные руки. У матросов вытягиваются лица, когда они много позже узнают, что произошло.

Путешествие через Шербур в наш новый лагерь около Карентана трудно назвать приятным, поскольку французское гражданское население даже серьезно раненных солдат приветствует камнями. Трудно не вспомнить в связи с этим, что французские гражданские лица в Германии часто чувствовали себя весьма комфортно. Многие из них тогда были достаточно разумны, чтобы признать, что, пока они живут в удобствах, мы сдерживаем Советы на востоке. Хорошо было бы напомнить это тем, кто сейчас бросает камни.

Условия в новом лагере во многом напоминают те, что были в английском лагере. Здесь мне тоже поначалу отказываются сделать операцию. У меня нет надежд на освобождение – кроме уважения к высокому званию. Однажды меня отвозят на аэродром в Шербур, и я начинаю подозревать, что меня хотят передать иванам. Это был бы ценный подарок для Советов – получить фельдмаршала Шернера и меня в качестве награды за войну на земле и в воздухе! Но компас поворачивается на 300 градусов, а это значит, что меня везут в Англию. Зачем? Мы приземляемся на острове примерно в 20 километров длиной, на аэродроме в Тангмере, где располагается школа для командиров британской авиации. Здесь я узнал, что на моем переводе сюда настоял полковник Бадер.

Бадер является самым известным летчиком в британской авиации. Его сбили, и он летал без обеих ног. Бадер узнал, что я нахожусь в лагере в Карентане. Этот пилот сам во время войны был в плену в Германии; он предпринял несколько попыток бежать. Тем злобным агитаторам, которые стремятся любыми средствами заклеймить нас как варваров, он мог бы рассказать совсем другое.

На этот раз мое пребывание в Англии – целительный отдых по сравнению с пребыванием в лагере для военнопленных. Здесь я снова вижу, что сохраняется уважение к воинским заслугам, как и рыцарство, которое должно быть естественным для каждого офицера каждой страны в мире.