Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Через какое-то время после этого события мне дважды доводится докладывать рейхсмаршалу. Первый раз я приземляюсь в Нюрнберге и следую в замок, унаследованный рейхсмаршалом от его предков. Войдя во двор, я в крайнем удивлении вижу Геринга, стоящего рядом со своим личным лечащим врачом. Он облачен в средневековый немецкий охотничий костюм и стреляет из лука в ярко расцвеченную цель. Геринг не обратил на меня никакого внимания, пока не расстрелял всех своих стрел. Меня изумило то, что ни одна из стрел не попала мимо цели. Я мог только надеяться, что ему не придет в голову показать свою спортивную ловкость, устроив соревнование со мной, – в этом случае Герингу пришлось бы узнать, что с моим раненым плечом я не в состоянии держать лук, не говоря уж о натягивании тетивы. Тот факт, что мне приходится докладывать ему в меховых ботинках, уже сам по себе говорил о моей физической форме. Геринг сказал, что уделяет много времени стрельбе из лука – таким образом он сохраняет форму. Его доктор вольно или невольно вынужден присоединяться к нему. После простого обеда в семейном кругу, на котором в качестве гостя присутствовал один генерал Лорцер, я узнал причину моего вызова. Рейхсмаршал решил наградить меня Золотой медалью пилота с бриллиантами и просит меня сформировать эскадрилью из новых, вооруженных 50-миллиметровыми орудиями, самолетов «Me-410» и затем возглавить ее. Он надеется, что с этим типом оружия мы достигнем решающего превосходства над четырехмоторными самолетами противника. Из этого я заключаю: поскольку совсем недавно я был награжден бриллиантами, новая награда дается с целью уговорить меня превратиться в пилота-истребителя. Уверен, что Геринг мыслит категориями Первой мировой, в которой все пилоты, награжденные Pour le Mé rite, были пилотами-истребителями, как и он сам. Геринг явно благоволил к своей области в люфтваффе и к тем, кто принадлежал к ней, и потому хотел включить меня в эту категорию. Я рассказываю ему, как сильно я желал раньше стать истребителем и что этому помешал только случай. Но я упоминаю и про приобретенный бесценный опыт пилота пикирующего бомбардировщика, и что я категорически не хочу изменений. Я умоляю рейхсмаршала отказаться от своей идеи. Геринг сообщает, что уже есть одобрение фюрера по поводу этого перевода, хотя он и не был особенно рад, что я оставлю пикирующие бомбардировщики. Тем не менее фюрер согласился с ним, что я ни в коем случае не должен более приземляться за русской линией фронта, чтобы подбирать экипажи подбитых самолетов. Это приказ. Если нужно подобрать экипажи, то пусть это делают другие. Услышанная новость удивила меня. Среди наших правил было одно самое важное: «Любой сбитый должен быть подобран». Я придерживаюсь мнения, что как раз я и должен подбирать, поскольку имею больше опыта и потому эту операцию мне выполнить легче. Но возражать в данных условиях было бы пустой тратой сил. В критические моменты я буду поступать так, как этого потребуют обстоятельства. Через два дня я возвращаюсь обратно, чтобы принять участие в операциях в Хуси.

Во время паузы в несколько дней я решаю совершить небольшое путешествие в Берлин на совещание, которое долго откладывалось. На обратном пути я приземляюсь в Гёрлице, чтобы некоторое время побыть дома. Затем я продолжаю двигаться на восток через Вёслау близ Вены. Здесь кто-то пытается дозвониться ко мне ночью; утром я делаю звонок друзьям и выясняю, что из штаб-квартиры рейхсмаршала в Хуси пришло телефонное сообщение и меня повсюду разыскивали, но не могли до меня дозвониться. Я немедленно звоню Герингу, и его адъютант сообщает, что я должен немедленно проследовать в Берхтесгаден. Я подозреваю, что будет предпринята еще одна попытка либо привлечь меня к выполнению каких-нибудь особых поручений, либо назначить в штаб. Я спрашиваю:

– Для меня это будет хорошо или плохо?

Адъютант знает, что я имею в виду.

– Определенно не плохо.