Пилсудский

Я одерживал победы тогда, когда бросал к черту другие дела, брался за главное — командование и побеждал. Победы одерживались с помощью моего кнута».

Он не всегда говорил так спонтанно и столь грубо. Если желал, становился искусным оратором, целиком приковывавшим внимание слушателя или читателя, очаровывая его убедительностью и художественной красотой тонко построенной фабулы. Но никогда не забывал создавать миф о себе. Эту роль был призван также сыграть главный труд периода «отшельничества» — «1920 год». «Скажу прямо, — писал он в пространных выводах, — что за всю двухлетнюю войну я не потерпел ни одного поражения. Всякий раз, когда я сам лично руководил военными действиями, то одерживал победы, которые в истории этой войны были эпохальными». Поражения же, которых в этой войне было предостаточно, всегда оказывались делом рук подчиненных. Поистине не преувеличенным был вывод генерала Сикорского, зафиксированный в мемуарах Ратая[117], согласно которому «Пилсудский всех генералов (за исключением Ромера) в грош не ставит, а над Шептыцким просто измывается…».

Это развившееся с силой урагана пропагандистское наступление не могло остаться без отклика. Ратай закончил свою запись примечанием, что «Шептыцкий готовится дать ответ, он хочет показать, что распоряжения, которые в наибольшей степени критикует Пилсудский, отдавались в явном соответствии с его приказами, несмотря на возражения Шептыцкого». И в самом деле, спустя год появился труд Шептыцкого, в котором автор настойчиво доказывал эту мысль.

Миф, который создавал о себе бывший Начальник государства и главнокомандующий, решительно опровергала также книга «Юзеф Пилсудский как командующий и историк», принадлежавшая перу Кароля Поморского. Под этим псевдонимом скрывался один из наиболее ненавистных в Сулеювеке после 1924 года генералов — Владислав Сикорский. «Пан Маршал Пилсудский, — писал Поморский, — перестав быть главнокомандующим, а потом и начальником штаба, добровольно покинув ряды армии, занялся литературой не столько художественной или научной, сколько сочной. Любимая его тема — собственные деяния на фоне минувшей войны. Воспевая себе как главнокомандующему, государственному мужу и человеку похвальные гимны, грязью оскорблений и презрительными словами он одаривает всех и вся, что не связано с ним или его свитой: генералов, армию, народ, а в последнее время не пощадил даже символ национальной славы — Белого Орла. <…>

В своем полемическом запале он сам, впрочем, себя разоблачил и показал сущность своей игры. Она, несомненно, исходит из страха перед исторической правдой, которой в своем эгоцентризме он панически боится.

Ему недостаточно ореола первого Начальника государства, организатора и создателя армии, наконец, командующего, победоносно завершившего войну. Он хочет выглядеть в глазах народа каким-то полубогом, всегда правым, сильным непреклонной волей, одаренным военным гением.

Такая фигура, несомненно, обладает притягательной силой и поэтому такую роль легко играть. Что и делают актеры, играющие роль Наполеона или Цезаря или хотя бы язвительного Мефистофеля в «Фаусте». Но ни один из актеров не пытается убедить своих зрителей, что он является такой фигурой после ухода со сцены, в реальной жизни. Иначе его бы постиг полный провал. Таким образом, миф, который сам о себе хочет создать Маршал Пилсудский, обречен при первом же столкновении с исторической правдой, почерпнутой хотя бы из его же собственного источника, которым является «1920 год».

Свой тезис Сикорский иллюстрировал десятками примеров, подвергал выводы Пилсудского всесторонней критике, сопоставлял их с документами. Его аргументация в самом деле должна была сильно воздействовать на читателя, если тот не утратил самостоятельности мышления и не оказался в плену обаяния, издавна расточавшегося Комендантом.

Понятно, что книга Сикорского отнюдь не состояла из «чистой правды». По существу, она была подчинена вовсе не научной цели, а укреплению «черного» мифа о конкуренте. Нужно, впрочем, признать, что в ней отсутствовала примитивная демагогия, заполонившая страницы эндековской прессы.