Пиндар, Вакхилид. Оды, фрагменты

1с Хирон[200], сын Филиры!
Общую волю приняв на свой язык,
Как я хотел бы
Видеть его, отошедшего, живым,
Многозаботное чадо Уранида Крона,
Дикое чудо с дружелюбной думой, 5
Хозяина Пелионских долин!

Таков он некогда вскормил Асклепия,
Утолителя тел, пугателя недугов,
Доброго плотника безболья,
1а Которого еще и не родила
Вспомогаемая Илифией
Дочь конеборного Флегия[201],
Как под золотыми стрелами Артемиды 10
Сошла она, правимая Фебом,
Из опочивальни — в незрячий дом:
Не бессилен гнев Зевсова племени!
Пренебрегши богом, скривясь умом, не сказавшись отцу,
Иной она выбрала брак, —
А была уже смешана с неостриженным Аполлоном,
1э А несла уже в лоне чистый его посев. 15
Не ждала она, пока грянет брачный хор
В вечерних запевах девушек-подруг, —
Хотела она того, что не дано! 20
Многих горькая участь!
Самая пустая из людских пород —
Та, что порочит ближнего, жаждет дальнего,
В несбыточном чаянье гонясь за тщетой.
2с Таково было горделивое
Ослепление Корониды в красе ее одежд: 25
На ложе она взошла
К аркадскому пришельцу —
Но не убереглась от бдительного:
Из Пифона, приемлющего стада,
Царственный Локсий
Внял вернейшему из общников[202],
Положился на всеведущий свой ум,
Который не лжет,
Которого не ввести в обман
Ни богу, ни смертному, ни думой, ни делом; 30
2а И познав изменную неправду
Гостя-наложника, Исхия Элатида,
Он послал единокровную сестру свою
В полете неуемного гнева
К лакерийским обрывам Бебиады[203],
К дому девы. Там чуждый демон,
Совратитель, стал погубителем 35
И ее и ближних ее,
Ибо общей была их гибель:
Единое огненное семя
Выжгло нагорный лес.
2э Но уже положили родичи девушку на сруб,
И уже обегал ее тело буйный Гефестов язык,
Как молвил Аполлон: 40
«Не потерпит сердце мое
В материнской тяжкой страде
Жалкой погибели моей породе».
Он сказал,
Он шагнул,
Он выхватил сына из трупа,
И пылавший пожар расступился перед ним.

А унес его бог к магнесийскому кентавру 45
Для науки
Исцелять живущих от страдальных недугов.
3с Шли к нему, кто сжился с язвами, евшими себя,
Кто ранен блеклой медью или дальним камнем,
Кого гложет стужа и летний зной, — 50
Он разрешал их страсти, изымал из мучений,
Одних обхаживал мягкими запевами,
Других миротворным питьем
Или снадобьем, обхватывающим рану,
А иных, спасал ножевой разрез.
3а Но корысть — обуза и умению.
Золото, сверкнув из рук несметной мздой, 55
Совратило его
Вырвать из смерти схваченного смертью;
И палящая молния от Кронидовых мышц,
Пав меж этим и тем[204],
Затворила вздох в его груди,
Обоих обомкнула их участью,
Ищи себе смертный у богов
Уменья по уму, ступени по стопе, 60
Помни, в какой мы доле.
3э Не пытай бессмертия, милая душа —
Обопри на себя лишь посильное.

Если бы в Хироновой пещере
Жив был здравый его дух,
Если бы медвяная моя хвала
Чарою запала в его сердце, 65
То явил бы он знатным людям по мольбам моим
Лекаря жгучих болей,
Зовущегося по Фебу или по Фебову отцу[205].
И я взрезал бы ладьей ионийскую зыбь
К истоку Аретусы[206],
К этнейскому гостеприимцу,
4с Пастырю Сиракуз, 70
Кроткому владыке над гражданами,
Беззавистному к добрым, чадолюбивому к странникам.
Я сошел бы к нему, неся двойное благо —
Золотое здоровье
И песню,
Сверкающую венками от пифийских побед,
Первоскачущим Фереником сорванных в Кирре[207]:
Ярче небесной звезды 75
Я встал бы ему над морскою глубью.
4а Теперь же мои мольбы —
К Матери, великой богине,
Воедине с Паном величаемой девичьим пением
У ночного моего порога[208].
Если дано тебе, Гиерон, 80
Всякую речь схватить за острие,
То ведомо тебе древнее слово[209]:
«С каждым счастьем по два несчастья смертным шлют небожители».
Немудреный их красиво не вынесет,
А вынесет добрый, на лучшее обернув.
4э Спутник твой — благо,
Смотрит на тебя, единого из всех, большая судьба, 85
На царя народов;
А нескользкой жизни не было дано
Ни Пелею, сыну Эака,
Ни Кадму, равному богам.
Не они ли слывут блаженнейшими меж смертных,
Не они ли слышали песнь повитых золотом Муз
И на кручах 90
И в семикратных Фивах,
Когда брал один волоокую Гармонию,
А другой — прославленную Фетиду от советного Нерея[210]?
5с С обоими пировали боги,
И сыны Кронида сидели на золотых престолах,
И дарили дары.
В милости Зевса 95
Преобразились былые их невзгоды и воспрянул дух,
Но и после
Одного обездолили радостью пронзающие муки трех дочерей,
Хоть и сам нисходил Зевес к вожделенному ложу белолокотной Фионы[211],
5а А другого единственный сын, 100
Бессмертною Фетидою рожденный во Фтии,
Под луком войны испустивши дух,
С пылающего костра
Плач взметнул меж данайцев.
Нет: чей ум на верном пути,
Тот радуйся выпавшему от блаженных;
Переменчивы ветры в выси,
Ибо недальний попутчик человеку — 105
Давящая полнота обилия.
5э Малый в малом, большой в большом, —
Это и я,
Осеняющего меня демона
Чтущий всею мерою ума.
Если бог мне явит нежащее богатство,— 110
Надежда моя — на высокую славу впереди.
Нестор и ликиец Сарпедон, живые в молве,
Ведомы по гремящим словам,
Сложенным мудрыми слагателями.
Только в песнях — увековечение доблести,
Но немногим оно дано.