Пиня

Миша не имел в виду ничего плохого. Он всего лишь хотел сказать, что их пребывание здесь, как и дружба, это вынужденная мера. Что, сложись все иначе, они бы вряд ли познакомились. И лучше уж действительно не знакомиться, чем дружить, просто чтобы не сойти с ума.

Тем не менее Пиня рассердился. Миша хочет жить как раньше. Не может смириться с тем, что прежняя жизнь, пускай временно, но прервалась. И все эти глупые ухищрения, вроде мыслей о девушках или писем родным, просто бессмысленная попытка удержать то, что удержать на самом деле не можешь. Бесполезная жалость к себе.

А еще (хотя даже мысленно признаться в этом он не решался) Пиню ранили Мишины слова. Он почувствовал непонятную глубокую грусть. Сейчас никого ближе, чем Миша, у Пини нет. И Пине хотелось, чтобы Миша это понимал, чтобы тоже чувствовал. Он боялся быть променянным на девушку, пускай даже воображаемую. Он хотел быть единственным.

К чему он это вспомнил, непонятно. Пиня вышел в умывальник, докурил последнюю сигарету. Если он будет и дальше сидеть, то курить захочется снова. Воспоминания и мысли, против воли приходившие в голову, ему не нравились. Хотелось отключиться от всего. И он лег спать, ощущая во рту кислый, немного отвлекающий привкус табака. Какое-то время сон не приходил. И все же Пиня заснул, скорее из упрямства, чем от усталости, уверенный в том, что все должно происходить именно так, как ему требуется в данный момент.

• • •

К подъему Онищенко не вернулся. Сперва Пиня не обратил на это внимания. Он проснулся в плохом настроении, с тяжестью в теле, покрикивал на всех подряд, чтобы быстрее заправляли кровати.

Построив наряд, доложил дежурному офицеру, что они готовы идти в столовую. На этот раз дежурный вышел из канцелярии, осмотрел строй сонными глазами.

— Все у тебя, Пендерецкий?

И тут Пиня увидел Гришу. Ему не пришлось разглядывать строй, чтобы тут же понять, кого именно не хватает. В Гришином взгляде не было упрека или недоумения. Было предостережение, спокойное и холодное. Что-то вроде пиратской черной метки. Пине этот взгляд совсем не понравился.

— Да, все на месте. Можем идти? — сказал он.

— Давайте. Увидимся за завтраком. Все, на выход.

Они спустились по лестнице, один за другим, и вышли в зимний утренний воздух. Небо темное, до рассвета далеко. Возникло досадное ощущение, что они вообще не спали, что вроде бы недавно, в точно такой же темноте, шли через плац к казарме, и вот они уже снова здесь.

Пиня развел всех по местам, послышались недовольные голоса поваров, редкие выкрики начальника столовой, топот сапог по каменному полу, лязг баков, поварешек, тарелок. Гриша не подходил, как будто выжидал момент, и это действовало на нервы. Пиня зашел в мойку. Мыть пока было нечего, и несколько человек слонялись без дела, кто-то дремал на стуле.

— Чего гасимся? — крикнул Пиня. Вообще, он не собирался кричать, но так уж получилось. — Встали и пошли помогать другим пацанам, в зале.

В зале особой помощи не требовалось. Вынести к раздаче баки с кашей и чаем, тарелки, чашки и хлеб. С этим вполне бы справились те, кто уже был там. Но Пиня не мог видеть, как кто-то бездельничает. А еще он хотел освободить мойку, чтобы хоть ненадолго остаться одному.

И тут появился Гриша. Он возник в дверном проеме тихо и незаметно, как привидение. Пиня почувствовал, что вздрогнул от неожиданности. Хотя, возможно, ему просто показалось.

Гриша молчал, смотрел на Пиню. Взгляд тяжелый, ни намека на обычное радушие, ни тени вечной улыбки. Он сам был как тень, мрачный, как будто придавленный к земле.

— Онищенко. Где? — наконец сказал Гриша. Голос ровный и злой.

— Гриш, к подъему — это не значит ровно в шесть.

— К подъему — это значит до подъема.

— Никто же пока его не ищет.

— Я не спросил, ищут ли его. Я не спросил, когда он вернется. Я спросил, где он.

— Ну, там. Ты же все знаешь.

— Я ничего не знаю.

— От него всегда возвращаются, нормально. Ни разу косяков не было.

— А позвонить ты не пробовал? Узнать, что вообще происходит?

Впервые за все время Пиня понял, неожиданно для себя наконец заметил, насколько Гриша огромный. Огромные руки и ноги, массивный лоб, как у чемпиона по боям без правил. Шапка сдвинута на затылок, короткие волосы взмокли.

Пинина рука сама дернулась к карману, в котором лежал телефон, но он вовремя спохватился. Ему сказали, и он бросился выполнять? Конечно, надо было сразу позвонить, как только стало понятно, что Онищенко нет. Но сейчас важно не это.

— Завтрак начнется, и я позвоню.

— Ты прямо сейчас позвонишь.

Гриша приблизился к Пине вплотную. Пиня молча достал телефон, нашел номер, нажал на кнопку вызова. «Абонент временно недоступен».

— Телефон выключен, — сказал Пиня.

— Я слышал, — ответил Гриша.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Гриша развернулся и пошел к выходу. Пиня ждал повода, ждал агрессии, чтобы ответить Грише. Чтобы ему было на что отвечать. Но Гриша скрылся за дверью, оставив Пиню одного.