Пиня

— Ну, он их, типа, не трахает. Ему просто надо, чтобы с ним посидели, полежали рядом. Кормит их там, может спину в душе потереть. Но вообще — ничего такого. Ну ты понимаешь.

— А от меня-то что надо?

— Онищенко сейчас с тобой в наряде?

— Ну допустим.

Гриша не то чтобы начал хмуриться, но улыбаться перестал.

— Я подумал, может, его сегодня отправим? А кассу пополам потом.

Пиня посмотрел на Гришу, который, судя по всему, пока отказывался верить в реальность их разговора.

— Почему Онищенко? — наконец спросил Гриша. — Почему нужен кто-то из моего взвода вообще?

— Понимаешь, там надо, чтобы парень совсем молодо выглядел, ну, типа, как подросток. А у меня, ты же сам видел, одни лбы в основном, некоторые бреются по два раза в день.

— А почему ты того не можешь отправить, которого в прошлый раз?

— Да мне этот сейчас позвонил, давай, говорит, другого. У того, типа, член маленький.

— А у Онищенко, типа, большой?

— Гриш, ну мы же в баню вместе ходим. Там хочешь не хочешь, а все увидишь. У Онищенко нормальный. Выше среднего, скажем так.

Как правило, Пине никто ни в чем не отказывал. Тем не менее Гриша спросил:

— Пиня, ты меня вообще на что подписываешь?

— Я тебе заработать предлагаю.

— Продав человека, — Гриша помялся, — в рабство?

— Да какое это рабство, — Пиня начал терять терпение. — Это даже не на целую ночь, он к подъему будет здесь. И с ним там ничего не сделают. Ничего такого, чего он сам не захочет. Он, считай, просто в гостях побывает. В чем проблема вообще?

— А ты сам не понимаешь? Это типа…

— Стремно? — перебил Пиня.

Гриша нехотя кивнул.

— Стремно, Гриша, в жопу *** и голодным остаться. Я уже сказал, что пришлю. Откажешься, все равно кого-нибудь найду. Просто я знаю, кто именно нужен. И этот человек есть у тебя.

Пиня помолчал, потом, усмехнувшись, добавил:

— Если такой трепетный, можешь сам съездить и убедиться, что ничего страшного. Ты симпатичный, понравишься ему.

Будь на месте Пини любой другой человек, Гриша хорошенько вмазал бы за такую шутку. Но перед ним стоял Пиня, отказывать которому было бесполезно и небезопасно. Не то чтобы Гриша боялся Пиню. Но он прекрасно понимал, что будет дальше, если он откажется. Никто не знал, куда две недели назад уезжал молодой из Пининого взвода. А теперь Пиня посвятил его в свой секрет. Если Гриша не станет соучастником, то станет свидетелем. А этого Пиня не простит. Бесполезно воображать, чем все это в случае отказа может закончиться, потому что Пинино воображение куда богаче.

— К подъему будет здесь? — переспросил Гриша.

— Я тебе говорю. А если тот тип хоть одно лишнее движение в сторону Онищенко сделает, я его потом через хер надую и лопну. Он сам это прекрасно понимает, — во взгляде Пини читалось торжество. Ему снова удалось все сделать по-своему. — Давай, пошли кого-нибудь за ним.

— Сам найду, — ответил Гриша.

• • •

У Онищенко прозвища не было. Имени его никто не помнил, а то и не знал. Оно было написано в военном билете, хранилось в ротном журнале и прочих документах, в самых разных вариациях использовалось в письмах, которые он получал из дома. Но на территории части он был просто парнем, овал лица которого, казалось, в точности повторял форму заглавной буквы его фамилии.

На первый взгляд Онищенко был тихим и неприметным. Улыбался всегда чуть смущенно. Хотя смущенная улыбка — отличительная черта любого, кто отслужил меньше половины. Он как будто не мог понять, определиться, можно ли ему улыбаться. Но, когда все же улыбался, в его глазах появлялось нечто заразительное, какая-то хитринка.

Он вызывал смешанные, но в целом положительные чувства. Будь среди них девушка, она бы назвала это обаянием. Но девушки среди них не было, поэтому Онищенко просто считали «нормальным пацаном». Он был аккуратным, всегда выглядел свежо. А это в армии чуть ли не главная добродетель. Казалось абсолютно логичным, что служил он именно в Гришином взводе. Солдаты всегда чем-то похожи на своих прямых начальников. А эти двое вообще как нельзя лучше подходили друг другу.

Когда Гриша подошел к нему (Онищенко стоял в мойке, расставлял на металлическом столе высокие стопки чистых тарелок) и попросил пойти вместе с ним, парень не сказал ни слова. Вытер руки о штаны и пошел.

И теперь Гриша стоял рядом с Пиней. Перед ними стоял Онищенко и пока еще не до конца понимал, чего именно от него хотят. Испуганно хлопал глазами, глядя на Пиню. Доверчиво хлопал глазами, глядя на Гришу.

Лучше бы ты смотрел куда-нибудь в сторону, подумал Гриша. Черт бы побрал тебя и твое доверие, Онищенко. Как можно быть настолько нечутким. Как можно, ничего не сказав, ничего даже не спросив, вытереть руки о штаны и пойти со мной. Если я скажу: «Онищенко, прыгни с крыши», ты так же молча это сделаешь?

Хотя с чего бы ему спрашивать. Его позвал Гриша, Грише нужна его помощь. Разве этого недостаточно?