Пионер, 1949 № 11 Ноябрь

Конечно, моим ребятам не раз случалось набедокурить. Но до сих пор всегда бывало так, что стоило спросить: «Кто это сделал?» - и виновный вставал и говорил: «Это я» - и прибавлял, в зависимости от своего характера: «Я нечаянно, Марина Николаевна. Простите!», «Я пе хотел и не думал, что так получится», «А я не знал, что этого нельзя» - или ещё что-нибудь в этом роде. Однажды, обнаружив в диктанте Лукарёва и Глаз-кова одинаковые ошибки, я спросила напрямик:

- Кто к кому заглядывал?

- Я… - после короткого молчания с тяжким вздохом ответил Федя. - Я сперва написал «тростник», а потом вижу у Киры «тросник», взял и переправил…

Они всегда честно признавались в своих грехах. А тут…

- Толя, - спросила я, встретившись с Горюновым в библиотеке, - я всё думаю, кто же у нас выдаёт чужую работу за свою?

- Я не могу сказать, - ответил он, краснея и глядя мне прямо в глаза.

- Конечно. Но ты должен поговорить с тем, кто это делает.

- Говорил я ему. И Саша говорил и Дима. А он отвечает: «Не ваше дело».

Мы стояли рядом, углубившись каждый в свою книжку. Мне показалось, что Толя уже забыл о нашем разговоре, но он вдруг сказал:

- Я про это давно знаю. Мне противно было, но я молчал. Даже ему ничего не говорил. А после диспута, знаете, Марина Николаевна, я подумал: «Нельзя молчать. Раз я вижу, что человек делает нечестно, какое у меня право молчать?».

- Правильно сделал, - сказала я. - Мириться с подлостью нельзя.

ЭТО ТЫ!

- Напишите: «Длинный обоз медленно двигался по пыльной дороге, возы скрипели и покачивались». Разберите по членам предложения.

Игорь Соловьёв беспомощно глядит на доску: запутался.

- Нарисуем схему, - предлагаю я. Соловьёв стал медленно водить мелом по доске.

Какие неровные, неуверенные линии… прямоугольник совсем кривобокий. Может быть, это потому, что он волнуется?

- Сотри и перерисуй. Небрежно получилось. Опять те же кривые, неряшливые линии.

- Возьми линейку, - сказала я.

Но и линейка мало помогла: схема была начерчена плохо.

- Садись. Валя Лавров, к доске…А перед самым звонком я сказала:

- Соловьёв, останься, пожалуйста, после уроков.

. Все внимательно смотрят на меня: «Зачем? Что случилось?». Горюнов и Гай смотрят особенно напряжённо, Ваня - с тревогой, Соловьёв - недоумевающе.

Как только мы остаёмся одни, я, не боясь ошибиться, говорю Соловьёву:

- Неужели тебе приятно, когда тебя хвалят за работу, которую сделал другой?

- Это вам Горюнов сказал? - быстро спрашивает он вместо ответа.

- Нет, я сама поняла… Ты.рисуешь неважно, а твоя карта нарисована прекрасно.

Он мнётся, теребит галстук:

- Мне Выручка сам предложил. Говорит: «Давай я тебе нарисую». А мне некогда было. Вот он и нарисовал.

- Это было только одни раз?

Опять долгое молчание. Игорь колеблется:

- Н… нет, не один.

- Часто?

- Всегда, когда надо рисовать. Опыты по ботанике. Контурные карты Алексею Ивановичу. И вот эту… древнюю Грецию…

Я внимательно смотрю на него. Он низко опускает голову.

- Не стану объяснять тебе, как это скверно. Ты и сам прекрасно понимаешь. Неужели тебе не стыдно было перед товарищами, когда тебя хвалили за чужую работу?

- Никто не знал. Только Горюнов и Гай. И Кирсанов, наверно, догадался.

- А Горюнов откуда знал?

- Он научил Выручку писать нормальным шрифтом и ещё научил раскрашивать карты так, чтобы получался ровный цвет. Выручка и себе и мне так делал. Горюнов увидел и говорит: «Это ты не сам рисовал». А какое ему дело?

- Почему же ты тогда не сказал? Помнишь, когда Селиванов разбил аквариум, он сам пришёл и повинился. А ты что же, боялся наказания?

Снова долгое молчание.

- Совестно было, - говорит наконец Игорь.

- Неужели тебе приятно, когда тебя хвалят за работу, которую сделал другой?

На следующий день первых двух уроков у меня по расписанию не было. После звонка, на большую перемену я вошла в свой класс и… остановилась на пороге. У ребят чуть ли не драка: все кричат, машут руками. Первое, что мне бросается в глаза, - встрёпанный и красный Борис, побледневшее, злее лицо Соловьёва и полное решимости лицо Толи.

- Что у вас тут происходит? - спрашиваю я. - Что случилось?

- Соловьёв назвал Горюнова ябедой, - отвечает Саша Гай.

- А за что? - обратилась я к Игорю.

- А зачем он нафискалил вам про карту? Чувствуя, что бледнею, я спрашиваю Игоря:

- Ты что же, мне не веришь?!

- Верю, - отвечает он не сразу и не глядя на меня.

- Так я же тебе сказала, что всё поняла без толиной помощи.

- Если бы я сказал Марине Николаевне, я был бы фискалом. Но я ничего никому не говорил. Только Гаю. Даже Кирсанову не говорил, он сам догадался, - негромко произнёс Толя.

- Если хочешь знать, я бы на твоём месте именно сказал, - вставляет Савенков. - Не потихоньку, понятно, а именно в классе, при всех. Громко. Обязательно бы сказал!

- Да почему это «ябеда»! - кричит Левин. - Ябеда - это если из-за угла наговаривает.

- Я так Толе и говорил, - поддерживает Саша. - По-моему, тоже сперва надо было с Соловьёвым поговорить, но уж раз он не понимает, тогда сказать при всём классе, вот и всё.