Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга)

Однако в то время, как Оствальд в своих монистических "Военных проповедях" набрасывал планы "Европы под немецким руководством", а Геккель в своей книге "Мысли о мировой войне" отдавал Германии чужие территории от Балтики через Ла-Манш до Гибралтара, Рентген все же сохранил трезвый взгляд на вещи. Он надеялся на спасение отечества от "тяжелого бедствия" и стремился к "разумному миру", причем выразительно добавлял: "Не на пангерманский манер и не в оствальдовском смысле".

Подобно всем немецким "патриотам", Рентген праздновал победы фельдмаршала, которому народоубийственная война казалась увеселительной прогулкой. Но он все же решительно осуждал жестокие и бесчеловечные методы ведения войны. "В концентрационных лагерях русские должны, как мухи, умирать от сыпного тифа, ужасно!" Так говорится в одном из писем 1915 года.

Справедливость и бескорыстие ученого особенно примечательно проявлялись в условиях нужды военных лет. Он строго придерживался рациона, который полагался ему по продовольственной карточке, и всерьез сердился, когда ему замечали, что он мог бы получать больше. Ни за какую цену он не хотел жить лучше, чем другие, я не желал принимать ничего сверх положенного в ущерб ближним. Он даже ходил в кухню и с весами проверял, не получил ли он слишком большую порцию.

Физик Фридрих Дессаузр, работавший с рентгеновскими лучами, сообщая все это, описывает впечатление, которое производил тогда Рентген: "Это было в голодные годы войны. Я вошел в дом на Принцрегент-штрассе, позади могучего Максимилианэума, где жил Рентген, с робостью, но и с надеждой в душе. Меня провели в рабочую комнату. Большой и заметно исхудавший человек поднялся из-за своего маленького письменного стола, который, когда Рентген встал, стал казаться еще меньше. Потом начался разговор, и я с удивлением обнаружил, что Рентген прочитал мои работы от начала до конца, особенно последнюю, объемистую работу. При всей его дружелюбности, он все же устроил мне маленький экзамен".

Как и большинство немецких интеллигентов, Рентген был в ноябре 1918 года ошеломлен военным поражением Германской империи. Еще полгода назад он считал возможным, что немецкое военное руководство приведет страну к благоприятному миру, который гарантирует спокойствие Германии на долгие времена. "Если эта надежда исполнится, - писал он (как же далеки от реальности были его надежды!), - то я буду рассматривать войну как необходимое целительное средство, удержавшее нас на наклонной плоскости".

Теперь он был глубоко разочарован в господствующих силах, которые обманули народ и привели его на край пропасти. Однако это не помогло ему осудить антикоммунистическую травлю, разжигавшуюся после крушения немецкой монархии теми кругами, которые были виновны в развязывании войны.

В ноябре 1918 года Рентген с тревогой спрашивает в одном из писем: "Не возьмут ли верх ультрарадикальные течения большевистского толка?" Он не считал вероятной такую "опасность" в Баварии. Несколько недель спустя борьба рабочего класса, вставшего на защиту своих революционных завоеваний, охватила также и Баварию. Весной 1919 года в Мюнхене была создана Советская республика.

Вряд ли можно было ожидать, что старый ученый, выросший в традициях буржуазного немецкого национализма и никогда глубоко не занимавшийся политическими вопросами, поймет историческое значение этого события лучше, чем юный Гейзенберг, который со своими школьными друзьями оказывал помощь "отрядам порядка", вспомогательной службе контрреволюции, или чем Макс фон Лауэ, который в апреле 1919 года вступил в баварский добровольческий корпус, чтобы сражаться против "большевизма", или Вилли Вин, который создавал в Вюрцбурге такой корпус.

Величайшая глупость нашей эпохи, как спустя четверть века назвал антикоммунизм Томас Манн, очень рано распространилась в Германии и сбила с толку даже гуманистически настроенные умы.

Лауэ передает характерный эпизод из жизни Рентгена тех дней. В автобиографии он пишет. "В 1919 г. я еще раз разговаривал с Рентгеном. Я зашел к нему в институт как раз в тот момент, когда он готовился опять ехать в Вейльгейм. Я сопровождал его пешком до вокзала. Но он говорил не о научных вопросах; он выражал свою радость относительно признаков восстановления порядка и с явным восхищением рассматривал действительно в высшей степени изящные системы трещин, окружавшие дырки от выстрелов на стеклах витрин".

Антисемитизму Рентген не сделал ни малейшей уступки.

Антисемитизм после первой мировой войны и поражения рабочего баварского правительства открыто заявил о себе именно в Мюнхене. Уже через несколько лет этот город стал исходным пунктом и "столицей" одного из самых преступных антисемитских движений, когда-либо существовавших в Германии.