Теперь особенно в милости три или четыре; первый – племянник генерала Бутурлина (Известного петровского генерала Ивана Ивановича Бутурлина, подполковника гвардии Семеновского полка. Этот племянник был впоследствии генерал-фельдмаршалом.), другой – Травеник (Фамилия его была Древник. Он потом был камергером.), один из двух близнецов, до того друг на друга похожих, что их различают только по платью. Говорят, его величество царь, проезжая через Данциг, взял их к себе единственно по причине этого необыкновенного сходства. Родители их простого происхождения. Того из них, который не сумел подделаться под его вкус, он отдал царице. Третий фаворит и денщик – Татищев, из русской фамилии, четвёртый и последний – Василий (К сожалению, мы нигде не могли найти более подробных сведений об этом денщике Петра Великого.), очень незнатного происхождения и человек весьма невзрачный. Царь поместил его, как бедного мальчика, в хор своих певчих, потому что у него был, говорят, порядочный голос; а так как его величество сам по воскресеньям и праздникам становится в церкви с простыми певчими и поёт вместе с ними, то он скоро взял его к себе и до того полюбил, что почти ни минуты не может быть без него. Оба последние самые большие фавориты, и хотя Татищева считают величайшим, потому что он почти всегда обедает с царём, когда его величество бывает один или в небольшом обществе, однако ж я думаю, что тот имеет перед ним большое преимущество: царь иногда раз по сто берёт его за голову и целует, также оставляет знатнейших министров и разговаривает с ним. Удивительно, как вообще большие господа могут иметь привязанность к людям всякого рода. Этот человек низкого происхождения, воспитан как все простые певчие, наружности весьма непривлекательной и вообще, как из всего видно, прост, даже глуп, – и, несмотря на то, знатнейшие люди в государстве ухаживают за ним.
Денщики, жившие в верхнем жилье дворца, каждую почти ночь по молодости заводили между собою игру и такой иногда шум и топот при пляске делывали, что государь, сим обеспокоиваемый, неоднократно унимал их то увещаниями, то угрозами. Наконец, для удобного продолжения забав, вздумали они, когда ложился государь почивать, уходить ночью из дворца, таскаться по шинкам и беседовать у своих приятельниц. Его величество, сведав о таком распутстве, велел для каждого денщика сделать шкап с постелью, чтоб в нощное время их там запирать и чтоб тем укротить их буйство и гулянье. А как некогда в самую полночь надлежало отправить одного из них в посылку, то, не видя в передней комнате дневального, пошёл сам наверх в провожании Нартова с фонарём, ибо Нартов сыпал в токарной. Его величество, отпирая шкап за шкапом и не нашед из них ни одного денщика, удивился дерзости их и с гневом сказал: «Мои денщики летают сквозь замки, но я крылья обстригу им завтра дубиной».
Наутрие собрались они и, узнав такое посещение, ожидали с трепетом встречи дубиной. Государь, вышед из спальни в переднюю, увидел всех денщиков в стройном порядке стоящих и воротился вдруг назад. Они испужались пуще прежнего, думали, что пошёл за дубиною, но он, вышед из спальни и держа ключ шкапной, говорил им: «Вот вам ключ. Я спал без вас спокойно, вы так исправны, что запирать вас не для чего. Но впредь со двора уходить без приказа моего никто не дерзнёт – инако преступника отворочаю так дубиной, что забудет по ночам гулять и забывать свою должность, или велю держать в крепости коменданту».
Денщики поклонились низко, благодарили судьбу, что гроза миновала благополучно, а государь, улыбнувшись и погрозя им тростью, пошёл в Адмиралтейство. Из сего случая видно, колико был отходчив и милостив монарх, прощая по младости человеческие слабости.
Денщики были следующие: два брата Афанасий и Алексей Татищевы, Иван Михайлович Орлов, Мурзин, Поспелой, Александр Борисович Бутурлин, Древник, Блеклой, Нелюбохтин, Суворов, Андрей Константинович Нартов, любимый его механик, который учил государя точить. Для дальних посылок непременные курьеры – Шемякин и Чеботаев, да для услуг его величества – спальный служитель или камердинер Полубояров. Вот все его приближённые. Для письменных же дел – секретарь Макаров, при нём два писца – Черкасов и Замятин.
Пётр Великий не терпел при своём дворе большаго придворнаго штата; но в необходимом случае приказывал иметь эту пышность Князю Меньшикову.