Пётр Великий в жизни. Том второй

Один капитан, по имени Ушаков, был однажды послан из Смоленска с чрезвычайно важными бумагами к Киевскому коменданту. Пославший его генерал приказал доставить бумаги как можно скорее. В точности исполнив это, Ушаков подъехал к Киеву, когда городские ворота были заперты. Часовой просил подождать, пока губернатор пришлёт ключи. Ушаков начал рвать и метать, разразился ругательствами на коменданта и часоваго, грозя гневом своего генерала, и полетел с бумагами обратно в Смоленск жаловаться на то, что ему не отперли ворот. Генерал арестовал Ушакова и предал военному суду, а сей последний изрёк ему смертный приговор. Пётр, по представлении приговора на его усмотрение, нашёл поведение капитана слишком забавным, чтобы наказывать за то. Он помиловал осуждённаго, послал ему дурацкий колпак с шутовскою одеждою и зачислил его в штат своих шутов, в числе которых Ушаков и состоял до смерти своего покровителя.

Этот-же Ушаков должен был сопровождать Петра в его поездку по Саксонии. Пётр приказал ему приготовиться в путь. Ушаков упросил состоявшего в свите аудитора написать для него следующее письмо к Царю: «Благодарю ваше величество за все оказанныя мне милости, но боюсь, что моим разсказам о них не поверят, без какого-либо доказательства. Полагаю, что наглядным подтверждением для сомневающихся была-бы лучшая лошадь из вашей конюшни» и пр. Пётр улыбнулся, прочитав это шутовское послание, и подарил Ушакову лучшую лошадь. Такими путями Ушаков мало-по-малу скопил себе капитал более нежели в 20 000 рублей.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 291

Боярин Головин имеет природное отвращение от салата и от уксуса; царь приказал полковнику Чамберсу как можно крепче держать Головина и насильно напихал ему и в рот, и в нос салату и уксусу, так что от сильного кашля пошла у него из носа кровь.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 507

За обедом много смеялись, частью над тем поручиком гвардии, который может так страшно хохотать и о котором я уже упоминал как-то, частью над старым Иваном Михайловичем, отцом невесты, сидевшим против императора, который всё с ним шутил. Кто не видал, тот не может представить себе, какое огромное количество желе съедает этот старик с величайшею поспешностью. Он взял себе (я не лгу) большое блюдо, уставленное стаканами и блюдечками. Император, уже знавший его слабость, тотчас заметил это и велел ему открыть рот, а сам встал с своего места, взял стакан с желе и, отделив его ножом, влил одним разом тому в горло, что повторял несколько раз и даже своими руками открывал Ивану Михайловичу рот, когда он разевал его не довольно широко. Бедный дружка (молодой князь Трубецкой) также терпел немало за столом императрицы: лишь только государыня подавала знак, сестра его, княгиня Черкасская, прислуживавшая за обедом и стоявшая позади брата, начинала щекотать ему под шеей, а он всякий раз принимался реветь как телёнок, которого режут, что гостей очень потешало.

Дневник камер-юнкера Берхголъца… С. 249

Такой юмор царя сообщал тяжёлый характер увеселениям, какие он завёл при своём дворе.

Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IV. С. 33

Хоронили пристава полковника и гарнизонного командира, который недавно был в Вене с великим московским посольством в должности гофмейстера; обыкновенные после похорон поминки, устроенные генеральшею Менезиус, почтил своим присутствием царь, и когда попробовал вино, которое обносили кругом, и заметил что оно слишком кисло, сказал, что оно вполне идёт к похоронам.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. 1997. С. 528