Пир во время чумы

— Неплохо, завтра с утра и двигай. Дом обычный, там много подходящих людей жить не должно. Подумай, Сергей Васильевич: какую нам для стволов упаковку приготовить. Если все сложится, ты должен моих бойцов сразу отвезти на вокзал, потом я к тебе сажусь, забираю стволы, и дуем в аэропорт.

— Две лопаты, общий чехол, — ответил Усков.

* * *

Можно не поверить, но задуманное убийство депутата Думы Галины Старовой удалось. И дрожавший от страха уголовник не промахнулся, другой уголовник отвез наемников на вокзал. А Николай Тишин по кличке Акула на следующий день с горячими стволами сел в грузовой самолет, вернулся в теплую постель, словно болел, болел и узнал о происшедшей трагедии по телевизору. Но в голодной, затопленной грязью Котуни по убиенной особо не плакали. Когда человеку есть совсем нечего, он черствеет. Да и любой депутат Думы в глазах человека голодного не человек вовсе, а сытый, вороватый прилипала. Люди в большинстве не знают, что среди сотен воров и болтунов работала в Думе добрая, отзывчивая женщина Галина Старова — видимо, за человеческую доброту ее и убили.

Глава 5

В Котуни и не ведали, какую громадную волну протеста и ненависти подняло в Москве, Петербурге и некоторых других крупных городах убийство Галины Старовой. А в Москве и Петербурге не знали, что людей в России довели до края, многих и через край, люди голодали, одни озверели, другие впали в спячку, и теперь стреляй, в кого хочешь, пусть даже в депутатов Думы — их не проймет.

Вот в Котуни случилась перестрелка, убили самого Кастро и еще троих боевиков, некоторые ушли из города, среди них были Юрий Косач и Петр Фистов. Перестрелку организовали воры, главный. Сапсан, Мефодий Сильверстович, на сходке держал речь, вбивал подельникам мысль: если никто работать не станет и город рассыплется, то мы тоже начнем дохнуть. И пусть люди вернутся и затихнут, работой обеспечим, а кто такой крутой вор, что ему работать западло, пускай ходит и с пустых палаток и нищих налог собирает. Торговцев на базаре не трогать, а то они больше не приедут и мы с голоду пухнуть начнем. Скоро выборы мэра города, следует поставить своего человека — Николая Николаевича Тишина. Он на икону деньги дал, человек понятный, сильный и справедливый.

В эти дни и пребывали в городе два сыщика-важняка, которые до сих пор не очень понимали, что им в таком захолустье делать, но своему начальнику верили и уперлись рогом.

Гуров хотел встретиться с Акулой, так как его портрет появился на заборах и столбах, предлог для встречи существовал серьезный.

Майор Шаров, начальник местной уголовки, отоспался, отъелся, надел купленные Станиславом вещи, не новые, но стильные, и даже прошел по центральной улице, приказал убрать мусор, набил какому-то хулигану морду, отправил его в околоток. Продефилировал по “бродвею” и Станислав в парадной милицейской форме.

Проехал в своем джипе Николай Тишин, рядом с ним сидели не “волкодавы” с автоматами, а Настя и

Варвара Никитична, которая, как в сказке, скинула лет десять, стати же ей было не занимать.

Буквально за несколько дней город ожил, откуда-то донесся гитарный перебор, и пусть не шибко трезвый голос запел не блатнягу, а озорную солдатскую песню.

Николай высадил своих женщин у базара, сам поехал в мэрию узнать, какие бумаги нужны для второй линии лесопилки, и решить вопрос с налогами.

Стоило Насте с Варварой появиться на базаре, как народ расступился, остался на их пути лишь сверкающий погонами ментовский полковник, который громко возгласил:

— Здравствуйте, милые дамы! Привет из столицы и низкий поклон Николаю Николаевичу! — Станислав шутливо козырнул. — Разрешите сопровождать?

Женщины растерялись, а чей-то мужской, далеко не ласковый голос произнес:

— Пушку отымем, а морду набьем!

— До чего же нас, ментов, не любят! — Станислав развел руками. — Вот тебе, говоруну, — сыщик взглянул на оратора, — если бы ты руки вымыл, я бы разрешил сумки дамам поднести.

Кто-то рассмеялся, и обстановка разрядилась. Встреча была отнюдь не случайной. Станислав утром позвонил Мефодию и сказал ему, что кандидату в мэры не мешало бы познакомиться с гостями из столицы, что такое приглашение передано было, но Николай Николаевич болел, откладывать знакомство неудобно. И если Мефодий Сильверстович, человек незаурядного ума, поспособствует знакомству, то господин Гуров будет ему премного благодарен.

— Красиво поешь, кенарь. А ты знаешь, кто такой мой крестник? — спросил Мефодий.

— Так на всех столбах написано, — удивился Станислав. — Но что было, быльем поросло. А господин

Гуров, доподлинно известно, в детстве дрался до крови и даже яблоки из чужих садов воровал.

Мефодий смеялся редко, но тут сорвался, хохотал до колик, а затем сказал, что Николашка свою красулю с нянькой вывезет на базар, и время назвал, подумал и добавил:

— Только ты, кенарь, осторожнее будь, у людей оружия в достатке, да и просто ломом могут перекрестить.