Пирамида

Но вот таков ли он от природы? В этом тоже хотелось мне разобраться. И дело не только в том, что Каспаров виделся мне главным героем будущей повести. Его образ казался чрезвычайно интересным даже в каком-то «историческом» плане. Фанатик идеи! Как смущали человечество люди такого склада во все времена… Личность! При всех обстоятельствах это была, конечно, яркая личность, которая в «Деле Клименкина» сыграла самую главную роль. Роль положительную! И тем более любопытно было, что в человеческом плане он производил впечатление столь противоречивое.

Так вот каков же он от природы? Тут чрезвычайно важной казалась мне роль отца. Отец, судя по рассказам Виктора, был человек в высшей степени бескомпромиссный, причем догматик, ярый сталинист. Очевидно, он был предан идее весь, без остатка, может быть, именно поэтому и оставил яркую и светлую память по себе у сына. Был ли он в своем фанатизме жесток? Вот что любопытно: ведь если бы он был жесток в частной жизни, а вместе с тем и к своему сыну, то вряд ли сын с таким благоговением теперь вспоминал бы его.

— Нет ли у вас его фотографии? — спросил я Виктора.

Каспаров поколебался, потом залез в один из ящиков шкафа, покопался там и дрожащими от волнения руками подал мне маленькую фотографию.

На ней была изображена жуткая сцена. На краю рва сидели в ряд люди с завязанными глазами и со связанными за спиною руками. Рядом с одним из них стоял человек. Он держал в руке револьвер, который был приставлен к затылку сидящего…

— Это расстрел басмачей, — с гордостью сказал Каспаров, откровенно любуясь фотографией.

— А кто с револьвером?

— Мой отец.

Любопытно было сопоставить эту гордость Каспарова с тем, что он совсем недавно говорил о Нюрнбергском процессе. Я попытался выразить свои сомнения, но Каспаров с удивлением слушал меня.

— Ведь это басмачи, — с недоумением говорил он. — Как же их не расстреливать? Ведь они же не люди!

— Но ведь и фашисты не считали людьми тех, кого они сжигали в газовых камерах, — сказал я.

Каспаров только пожал плечами.

— Басмачей надо было расстреливать, — жестко сказал он.

— Ладно, — согласился я. — Допустим. Но вот представьте, что кто-то из тех, кого здесь расстреливают, не виновен и взят по ошибке. Как Клименкин, например. Что же тогда?

Каспаров задумался.

— Отец не мог ошибиться, — твердо сказал он наконец, и в голосе его зазвучал металл безусловной веры.

— Но ведь от ошибки не застрахован никто, — не унимался я. — Мало ли… Ведь некоторые из тех, кто осуждал Клименкина, наверняка были уверены в его виновности. И они тоже считали, что ошибиться не могут.

— Отец был опытный чекист. Нельзя сравнивать его с этими… Отец знал свое дело. Он награжден орденами.

Каспаров даже выпрямился весь. Глаза его сверкали…

На этом наш диспут и завершился.

Дошло до курьеза, когда через день я предложил Виктору сфотографировать его очаровательную племянницу, дочь летчика Юрия Тихонова, который тоже сыграл положительную роль в «Деле Клименкина». Каспаров, разумеется, согласился, был даже польщен, однако он так раздражал меня бесконечными наставлениями и указаниями, как именно нужно фотографировать, куда ставить, в какой позе, с какой стороны, в каком ракурсе, что я не выдержал и наговорил ему кучу нелестных слов.

— Как вы его терпите, Алла? — сказал я, когда мы вернулись домой.

Алла улыбнулась молча. С интересом я смотрел на нее — как же все-таки удается ей ужиться с этим человеком? Загадочна женская душа…

Странный это был человек, но одно все-таки стало мне совершенно ясно: Каспаров не мог врать. Он мог заблуждаться и заблуждался очень часто, по-видимому, однако говорить сознательно неправду он просто не мог. Железобетонное основание его веры в себя, дающее ему возможность выжить со своей несгибаемостью в наш компромиссный век, рухнуло бы, если бы он воздействовал на него кислотой собственной лжи.

Сумасшествием было бы дать власть таким людям, как Каспаров, но не верить ему было нельзя.

СЛЕДЫ

Да, ничто не проходит бесследно. Следы происшедшего здесь несколько лет назад оставались во множестве, и, как исследователь, я разглядывал их внимательно, чтобы понять. Многое нужно было понять — и факт события, и влияние его на отдельных людей — участников и свидетелей, — и, конечно, последствия. Нечто типичное для нашей жизни проглядывало в «Деле Клименкина».

Что касается Каспарова, то он весь еще жил прошедшим, для него последствия были весьма ощутимы. Еще бы: после первого допроса Клименкина, еще до вынесения первого обвинительного приговора, его с треском уволили из органов МВД — «по служебному несоответствию»! — после того, как он дважды подавал жалобу на неправильные действия работников ЛОМа — в Ашхабад, а потом в Москву.