Читаем ПИРАМИДЫ АСТРАЛА полностью

- У меня тогда другое предложение. Поскольку, с выходом в астрал у вас полная неопределенность, то мне легче будет попробовать сначала на Славке. Не факт, что получиться. Мы - случай из ряда вон выходящий, и даже Таша не могла ничего толком посоветовать. Так что, можешь пока расслабиться. Чего тебе там париться, когда и так других дел полно?

- Что поделаешь? - согласился Федька. - Такая уж у меня судьба, видно - вас догонять.


***


На завтра Славка стоял на изнанке моей спальни и смотря, как я прыгаю в астрал, пытался повторить мои астральные кульбиты. На него самого было грустно смотреть. На меня, наверное, тоже. Мы, что называется, запарились и упехтались, пытаясь внушить Славке астральные образы или тащить его за собой. Что-то никак не давало мне перетащить его через порог. То ли у меня силы не было, то ли убедительности, когда я Славке транслировал картинки астрала, но я уже в который раз оказывался в астрале один и возвращался назад в комнату. Сейчас мы стояли, опустив руки, и думали. Наконец я решился:

- Слава, я пойду за помощью. Спрошу Санту. Только боюсь, ему придется долго объяснять, чтобы он согласился. Если я с ним через полчаса не появлюсь, то выходи в реал, а я с ним на завтра договорюсь, чтобы вас с Федькой вытащить.

- Давай. Кажется, иначе ничего не получиться.

- Тогда я пошел. Пока! - и я сосредоточился прямо на стену Рождественской пирамиды…

Глядя на колышущийся в темноте занавес, я сообразил переодеться потеплее, прежде чем нырять сквозь него. Потом попробовал еще один трюк: представил себе клуб Дедов Морозов, каким его видел во время своего первого визита, и нырнул в занавес. Трюк сработал и даже слишком. Я кубарем катился по утоптанному снегу и воткнулся в чью-то мохнатую ногу.

- Хро! Экий ты увалень! - ворчливо хрокнул на меня сверху знакомый голос. Подняв голову, я увидел большой темный глаз под густой опушкой ресниц, которому позавидовала бы любая красавица. - Ну и где тебя правилам приличия учили?

- Извини, Рудольф! - обрадовался я старому знакомому. - В том-то и дело, что нигде!

- Оно и видно! - продолжал ворчать олень, стоя в большой упряжке Санты. - Ты хоть сообразил бы, балда, что не прилично, вот так вот, вваливаться без предупреждения прямо на крыльцо. Здесь же всякого народу целая толпа может собраться, а ты бы эдак, с разгону в них и впилился! Выбери себе место поукромней и вываливайся туда, сколько хочешь, хоть по сто раз на дню. А то, тоже мне, каскадер хренов выискался!

- Привет! Как я рад тебя видеть! - я не стал оправдываться, а просто заявил о своей симпатии оленю.

Он замолчал, немного опешив от таких детских проявлений любви, высказываемых вполне взрослым дяденькой. Потом хрокнул и сказал:

- С этого и надо было начинать. Ты, вообще-то ко мне или к Санте? Или еще по каким делам?

- Мне помощь нужна. В принципе, я полный болван в астрале, так что хоть твоя помощь, хоть Санты, хоть Мороза мне пригодится.

- Ну если болван, говоришь - тогда к Санте! Он всем болванам помогает. И потом, сам понимаешь, умных к умным, а тебя к Санте. - наигранно презрительно фыркнул Рудольф. - Мы этого бездельника только что привезли, так что забирай его, покуда он своего рождественского глёга не накушался в драбадан, а мы здесь подождем. Вам куда-нибудь ехать надо будет?

- Наверно. Мне с ним по душам поговорить надо, а здесь народу обычно многовато. - С этими словами заправского завсегдатая, я зашел на крыльцо и постучал в дверь.

- Чего стучишь?! - раздалось фырканье сзади. - Все равно никто не откроет! Они там, небось, опять орут до посинения, кто лучше да умнее. Болваны старые! Заходи, короче, сам!

Ничего не осталось делать, как зайти в дом. Толкнув дверь, я ввалился в жарко натопленное помещение. За столом шла привычная глазу баталия. Морозов сейчас поприбавилось. Штук пять старичков выясняли, какое Рождественское дерево самое правильное.

- А чем пальма вам не дерево?! - громко выдавал свой довод, наверно, какой-нибудь филиппинский Дед Мороз, судя по его узкоглазости, плосколицости и чахленькой бороденке. - Если у людей отродясь других деревьев под рукой не было, что им еще украшать? И потом, пальма довольно красивое дерево - не чета вашей елке.

- А ты вообще молчи! Пока тебя буддисты не прогнали! - пытался заткнуть ему рот мой земляк "настоящий" Дед Мороз, тряся в возмущении своей грандиозной бородищей. - Тоже мне выискался, законодатель мод! Бороду сначала отрасти! Стыдобища!

Мой спаситель Санта сидел чуть в стороне и не участвовал в споре, поскольку его рот был занят гораздо более важным делом: он припал к внушительной кружке горячего напитка, судя по запаху и горячительного тоже. Оторвавшись, наконец, от этого важного дела, он заметил меня и восторженно заорал:

- Кого я вижу! Женя! Какими судьбами?! - искренне обрадовавшись мне, подошел и протянул сразу обе руки, загребая меня в охапку. - Заходи, гостем будешь! Тебе чего налить?

Я, обрадованный таким душевным приемом, сразу решил брать быка за рога:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное