Разве что на двух широченных подоконниках стояло несметное количество ухоженных горшочков с кактусами всех сортов. Горшочки и сами были всех сортов, от керамических до обрезанных пакетов от молока и пластмассовых детских кубиков.
– Ништячные кактусы! – бросилась к ним Вика.
– Я кактусистка со стажем, бываю на выставках кактусов в других городах, – оживилась хозяйка. – Смотрите, вот эти, с коронами, – привитые! Вон тот скоро зацветёт, а цветёт он раз в сто лет! А у этого родились кактусята!
И лицо её посветлело, словно внутри зажгли лампочку.
– Славно, – оборвала Дина. – Покажите всю квартиру.
– Эта комната в порядке, только потолок немного сыплется, – подняла хозяйка голову на лепнину.
И лучше бы из центра лепнины свисала голая лампа, чем люстра-инвалидка с побитыми, засиженными мухами плафонами.
– Вторая комната поменьше, – пригласила она дальше.
Во второй комнате на диване сидел напряжённый парень лет семнадцати, а над диваном висел старый рыхлый ковёр с прикнопленным к нему портретом Цоя. Было ясно, что комната является полем боя парня с матерью. Было видно, как ему хочется содрать и выбросить отсюда всё, что касается матери. И как ему стыдно, что она даже не понимает, что надо снять перед чужими людьми этот позорный фартук.
– Только посмотрите на него! Совсем от рук отбился! – неожиданно гавкнула хозяйка, глядя на сына, и лицо её из приятнейшего и светящегося мгновенно превратилось в волчью морду.
– Давно здесь живёте? – дежурно спросила Валя.
– Родилась здесь, вросла в эти стены! Со старшим сыном разъезжаюсь – нашёл себе женушку, – пожаловалась хозяйка, смягчив волчью морду на лисью.
– Почему окна так низко? – удивилась Вика.
– В землю ушёл за сто лет. Особенно наш подъезд. В остальном хороший, крепкий, ещё сто лет простоит. В детской я пол подняла. Тепло стало, прямо жарко. Потолки высокие, поднимай пол сколько хочешь.
– Окна-то не поднимешь, – заметила Вика. – Если только гномами заселить.
– А вот хорошую комнату сделали для маленького, – хозяйка словно не услышала про окна.
«Хорошая комната» с тёмно-зелёными обоями и накиданными на полу игрушками была ужасающа. Полутёмная, тесная, захламленная мебелью, она меньше всего подходила для ребёнка.
Из кухни шмыгнула мышкой в третью комнату затюканная молодая женщина, не понимающая, надо здороваться с гостями или нет. Две эти одинаково несчастные бабы делят охреневшего от обеих сына-мужа, пронеслось в Валиной голове.
Потом осматривали огромную кухню. С одной стороны там стояла дорогая стиральная машина. С другой стороны пол проваливался вниз, зиял дырами от вылетевших кафельных плиток, и оттуда проглядывали древние камни.
– Всё на мне! – подчеркнула хозяйка, поймав Валин взгляд. – Я и деньги зарабатываю, и готовлю, и убираю. Видели его жёнушку?
– Большая кухня, – равнодушно отметила Дина.
Хотя дело было не в размере, а в том, что из этой кухни сразу хотелось убежать навсегда. И было совершенно непонятно, как в ней есть.
– И ещё комната, – показала хозяйка. – Но мы с ней не разговариваем.
Дина постучала, и невестка пригласила войти. Свинарник был такой же, как у хозяйки. Свалка коробок, чемоданов, тряпок, обрывки журналов, кучка старой обуви в углу.
– Мужа с коляской гулять отправила, – сказала невестка, развешивая на раскладной сушилке ползунки и пелёнки. – Постирала пока. Она ж у нас лучшая бабушка, только своей машиной стирать не даёт! А вы правда Валентина, а то у нас телик полудохлый?
И кивнула на маленький переносной телевизор «Электроника» с ручкой и антенной.
– Правда. Если надумаем, свяжемся с вами через Дину, – сказала Валя, ринувшись к выходу.
– Район престижный. Кругом приличные люди, – уговаривала хозяйка напоследок, в её комнатах телевизора не было. – На худой конец в коммуналку готова ехать, только бы не видеть эту тварь!
– Сто метров у Патриков, а выглядят как заколотые, – резюмировала Вика.
– Бедная женщина, – посочувствовала Дина. – Ей совсем никто не помогает.
– Так она ж никому дышать не даёт, – заметила Валя.
– Квартира была коммуналкой, недавно приватизировали. Я и сама в коммуналке росла, там все на голову больные, – объяснила Дина.
– Давай не поедем в эту плесень! – попросила Вика Валю.
– Конечно, не поедем.
Валя позвонила Юлии Измайловне, хотела поделиться про квартиру на Малой Бронной, но та с места в карьер заявила:
– Третьего дня Марию Дэви Христос осудили по статье «Посягательство на здоровье граждан под видом совершения религиозных обрядов»! Осудили за то, что в Белом братстве принято вегетарианство! А ведь она никого не травила газом!
– Мария Дэви Христос пыталась организовать коллективное самосожжение людей в Софийском соборе, – возразила Валя.
– Нет! Просто начинаются репрессии! Сперва на Украине, потом у нас! Это шито белыми нитками!
– Юлия Измайловна, ну какие репрессии? Война в Чечне! Выборы президента в конце года! Какие ещё репрессии? – Вале давно казалось, что Юлия Измайловна как ребёнок, сочиняющий на ночь страшилки.
– Григорий Алексеевич уверен, что коммунисты снова пришли к власти и вертят Ельциным как куклой. А коммунисты не могут править без репрессий.