Пирамиды роста

– У меня тоже бывают романтические проколы. Уж сколько крови попил недоносок, что навалял берёзовую студию! Полно ж телевизионных художников, а взяла киношного. Глазки синенькие, волосёнки русенькие, на два месяца в фитнес-центр загнать, мускул подкачать – и клади в постель за милую душу. – Рудольф снова налила себе из пузатой бутылки. – Как все альфонсы, хочет мной попользоваться.

– У меня так было с одним художником, – Валя вспомнила Васю.

– Тогда ты в теме. Передача выйдет, с тобой тоже все захотят переспать, чтоб друганам хвастать.

– Чтоб хвастать? – Вале стало обидно.

– Бандюки набегут, им без знаменитостей никуда. Фуфла налипнет, а нормальные мужики будут обходить стороной. Таковы издержки производства. – Рудольф выпила ещё коньяку. – А этот художник Федька, что студию делает, необязательный, нудный, тревожный. Договариваемся на определённое число, то ему улетать, то ему умирать, то у него творческий кризис, то у него температура сорок. Лажает с заказом!

– А если правда сорок?

– Какая разница, когда договорённость? Говорю, сперва хотела с тобой спать, теперь не хочу. А он уже завёлся, уже понял, с какой стороны у бутерброда масло. Время сдавать эскизы – врёт, не подходит к телефону, изображает болезнь. Я в сухом остатке получаю хреновое оформление студии, а он – чумовой пиар и заказ, какой ему не снился!

– И что?

– Да ничего, будешь в его студии сидеть. Первая передача со Славой Зайцевым, чтоб бабьё подманить. А потом начнём по-взрослому. Потому что, Лебёдка, время собирать камни к президентским выборам…

– Как это?

– Сразу не поймешь, не силься, – Ада потёрла лоб, словно вспоминая что-то важное. – Эти му…. на мозговом штурме даже названия не придумали. Оставили три варианта: «Диалог под берёзами», «Двое в берёзах», «Берёзовый сок»… Тьфу!

– «Берёзовая роща»! – твердо сказала Валя.

– Как? «Берёзовая роща»??!! – аж вздрогнула Ада. – По рекламному звучанию чистенько. «В берёзовой роще, на берёзовую рощу, после берёзовой рощи…» Умница! Как ты такое придумала?

– Долго объяснять.

Возвращалась в растрёпанных чувствах, с одной стороны, уже захотелось попробовать себя на телевидении, с другой – осознала, насколько это чужая территория. Она не умеет вязать из фраз такие ироничные петли, как Ада.

И, сравнивая Соню и Аду, поняла, что Соня живёт, как пишет акварели, и раздаривает, а Ада рисует ярким тяжёлым маслом и выгодно продаёт каждый мазок. С ней надо быть настороже, но как не устоять против ломового обаяния и натиска? В конце концов, Вика будет при деле, а, как говорила бабушка, от добра добра не ищут.

13 сентября страна снова замерла у телевизоров – обстреляли посольство США со стороны Новинского бульвара. Кумулятивная граната, выпущенная из арки дома 18, прожгла стену на шестом этаже. Никто не пострадал, но СМИ зашумели, словно началась Третья мировая.

Политологи уверяли, что это протест против натовской бомбёжки боснийских сербов, хотя о самой бомбёжке по телевизору говорили меньше, чем об обстреле посольства. Кого-то история радовала, кого-то возмущала, кого-то смешила. Ведь как стрелявший привёз на Садовое кольцо такое оружие и шарахнул по посольству, где в каждом миллиметре по камере наблюдения?

Больше всех переживала Вика, снова лежала лицом к стене, виня себя, что не предсказала этого с помощью бубна. Хотя дело, конечно, было не в обстреле посольства, а в том, что собственная мать готова вышвырнуть её из дедушкиной квартиры.

Валя поделилась этим с Юлией Измайловной, и та предложила:

– Пусть погостит с Эдиком у моей питерской родни, у которой Соня пряталась от милиции. Нет ничего красивее золотой осени в Питере, а старикам радость! Прямо сегодня позвоню и договорюсь.

Питерская родня тут же дала согласие. Вика сперва удивилась предложению, а потом запрыгала от радости, ведь целью её прежних поездок туда была вовсе не золотая осень. На следующий день после окончания приёма Эдик стал собирать в дорогу сумку и, судя по задаваемым Вике вопросам, делал это самостоятельно впервые в жизни.

Маргарита рыдала и билась, словно у неё отнимают грудного младенца. Пила сердечные капли, хотела вызвать «Скорую», но, к сожалению, пульс и давление были как у космонавта.

– Грязный поезд! Бандитский город! – бросалась Маргарита на тушу Эдика, размазывая слёзы. – Чужие люди!

А он отпихивал её, как второклассник, стесняющийся перед друзьями, что в школу его провожает бабушка.

– Это родственники Юлии Измайловны, – успокаивала её Валя.

– Эдик привык к домашней пище! У него больной желудок! – кудахтала Маргарита. – Он без меня никогда не ездил!

– Эдик взрослый и совершенно здоровый мужчина, – возражала Валя.

И умалчивала, что на прогулках с Викой Эдик вёдрами хлещет самое дешёвое пиво, заедая килограммами самых поганых чипсов. А чтоб мать не учуяла, зажёвывает это пахучей жвачкой. В ходе сцены Эдик схватил сумку с вещами и хлопнул дверью, а Валя с Викой ринулись его догонять.