– Четыре костюма из последней коллекции. Вячеслав Михайлович сам отобрал, – вскочила она, увидев Катю и Валю.
Костюмы были необыкновенные. Один – парчовый со стёганым золотистым пиджаком. Второй – чёрное бархатное платье с блёстками и чёрной кружевной накидкой. Третий – белоснежный с лисьим мехом. Четвёртый – трикотажное платье, отделанное цветастой платочной тканью, с жакетом из такой же ткани. Валя уцепилась за него, как за соломинку.
– Самый задрип взяла. Вон лисий какой! Под студию и под волосы! – посоветовала Катя.
– Мне в этом уютней. – Она ведь никогда не ходила в чужой одежде. – В тех буду, как ворона в павлиньих перьях.
Зашла за занавеску примерочной, попыталась надеть платье, но оно категорически не лезло.
– Что будешь делать, птичка-невеличка? – сурово спросила Катя девицу.
– Сказали только рост измерить! Это же коллекция! Шьют на моделей, а у вас просто женщина, – ответила девица с полным ртом жвачки. – Можно съездить в Дом моды, подобрать что-нибудь из вещей на продажу.
– На часы глянь, кретинка! – гавкнула Катя. – Валь, жакет совсем не надевается?
– Кое-как надевается, но не застёгивается…
– Цапли опаздывают, но это вообще не мой вопрос, – сказала Катя и кивнула на девицу. – Хотела Рудольф взять блатняжку на шмотки, пусть расхлёбывает.
– Какие цапли? – переспросила Валя.
– Манекенщицы. Славины наряды показывают. Должны периодически ходить по студии, изображая красоту.
Артистическая соединялась с другой такой же небольшим кабинетиком, оклеенным афишами известных людей с их автографами. Там, за столом возле гладильной доски, шила на руках пожилая женщина.
– Львовна, аккуратненько платье распори через всю спину, да и сметай на ней, – попросила женщину Катя. – Только в свой шкаф повесь, чтоб эта сучка со жвачкой не видела.
– Сделаем, – кивнула женщина. – Видишь, Стёпкину жилетку реставрирую. Вчера за гвоздь зацепился.
– У меня на кофте тоже дыра, а кофта хорошая, – припомнила Катя.
– Неси, – кивнула женщина.
– У неё не будет неприятностей, что платье распорото? – обеспокоилась Валя за девицу.
– Ещё как будут! Ей деньги платят, чтоб одела в Славу Зайцева. Должна землю есть, найти твой телефон, обмерить, придумать. А то ей «рост сказали»! У Лидии Ивановой рост тоже высокий. Пошли на грим, потом сценарий поучишь.
Гримёрка была маленькая, на одно зеркало. Молодая невыразительная гримёрша долго клала тон, долго прикидывала помаду, тени, почти приникая к Валиному лицу. Потом расчёсывала волосы, закалывала их палехскими заколками. Катя терпеливо смотрела на это, глянула на часы и дала команду:
– А теперь всё затуши. Чтоб милее было.
– Это как? – вытаращила глаза девочка.
– Как на картинах старых мастеров, а ты её на панель загримировала. Не получится, больше не возьму на съёмку.
Девушка ощетинилась, начала потихоньку осветлять лицо и убирать лишнее. И Валя удивилась, как быстро превратилась из крикливой матрёшки в благородную красавицу.
– Если ежесекундно не давать пенделя, не будет никакого телевидения. У меня от пенделей на обеих ногах мозоли, – пожаловалась Катя и повела Валю в артистическую пить чай и разбирать сценарий.
– Бутерброд съешь – спокойней будешь, сытый всегда спокойней. Губы потом подновишь. Славу-то приголубь, он как цветок раскроется и так наговорит, что нас сразу в сетку втюхают, – успокаивала Катя. – В сценарии всё как для дебилов написано, но лучше импровиза ничего не бывает. Не бойся импровиза, самой себя не бойся. Всё, что не нужно, смонтируем. Туфли где?
– Какие туфли? – испугалась Валя. Стоял тёплый сентябрь, и на ногах были самые нарядные босоножки.
– Адка не сказала туфли купить?
– Нет.
– «Шеф, всё пропало!» – ужаснулась Катя. – Какой размер?
– Большой. Сороковой.
– Сороковой хрен на ком найдёшь! Ладно, чапай в босоножках. Салфеткой протри. Сделаем вид, что это летний стиль. В следующий раз чтоб разные варианты туфель под рукой были.
– Куплю.
– Чеки принесёшь, оплатим. Сразу себя не поставишь, Адка тебя голой в Африку пустит. Трясёшься? Дай руку. Ой, руки-то ледяные! Запомни, ведущей быть легче, чем на вопросы ведущей отвечать, – успокаивала Катя. – Ты в двух тяжелейших передачах уже отработала. Иди, распоротое платье напяливай.
Когда шли в студию, Валя почувствовала, что ноги стали ватными, совсем не слушаются, а спина нервно выпрямлена в струну. И окружающее слышно словно через пелену.
– Аршин проглотила, – заметила Катя. – Не бойся. Как говорит мой отец: дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут. Слава тёплый, тебе с ним легко будет.
– Знаю, – хрипло ответила Валя из последних сил.
В «берёзовой» студии уже сидели зрители. Это действительно были или молодые ребята, или странноватые бабушки. Валя увидела Славу Зайцева, и стало ещё страшнее. Он был неожиданно молодой, сияющий, в изнурительно красиво расшитом пиджаке. Деловито осмотрев Валю, спросил:
– Как ты в него влезла?
– Слава со всеми на «ты», – пропела сзади Ада.
– Извините, сзади пришлось распороть, – призналась Валя, дрожа. – Мы потом обратно сошьём!
– А босоножки кто на тебя напялил?