Пирамиды роста

– Государство должно очистить поле для традиционных религий! – перебил его батюшка. – Ибо сказано: «Какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света со тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?» А вы получаете зарплату из Америки и готовы продать наших детей гомосекам!

Маленький Островский неожиданно встал из большого кресла, выпрямился и объявил батюшке:

– Встретимся в суде по делу о клевете!

И бодро пошёл из студии вон. Валя оторопела от растерянности и восхищения, вот тебе и «мелкий мужик». Его надо было вернуть, но поди догони в зашитой юбке.

– Вторая камера, бери быстрее, как уходит! – заорала Ада и, поняв, что уходящая спина снята, колобком покатилась за Островским, причитая сиротским голосом:

– Сергей Михалыч, останьтесь, миленький! Без ножа режете!

– С клеветниками общаюсь только в суде! – остановившись, объявил юрист.

– Батюшка извинится! – пообещала Рудольф голосом «клубника со сливками» и обернулась к священнику: – Извинитесь, голубчик! Если съёмка сорвётся, никто из сотрудников не получит зарплаты! Где ваше христианское милосердие?

– Батюшка правду сказал! Продажные! Все продажные! – загудели задние ряды родителей.

Ада обволокла батюшку киллерским взором:

– Батюшка, дорогой, извинитесь, или ни вашей воды, ни вашей ноги на канале больше не будет!

– Извиняйте! – выкрикнул батюшка голосом мученика и опустил лохматую голову на грудь.

– Извольте, – кивнул юрист, – готов продолжить.

И двинулся на маленьких ножках в большое кресло. А Валя сидела ни жива ни мертва, потому что не знала, что делать, когда герой уходит из студии. От волнения выпила ещё воды, и никто не заметил, что пила этикеткой не в камеру.

– А что, батюшка, если человек не хочет в православную церковь, а нашёл себя в другой религии? Кнутом загонять? – спросила Валя священника по сценарию.

– Кнутом! Ибо не ведают, что творят! – кивнул батюшка, униженный извинением, и почти пропел, тыча пальцем в юриста: – Братья и сестры, вовлечённые по неведенью в сети дьявола! Откажитесь от гибельных заблуждений! Мы будем молиться о вашем прозрении!

– Отец Евгений, – поморщилась Рудольф. – Это в конце, на фоне бутылок со спонсорской водой.

– Прости господи, – махнул рукой батюшка, – всё тут с вами перепутаешь!

– Вы перечислили несколько религиозных объединений, в том числе «Аум Синрикё». Скажите, чем Аум Синрикё отличается от остальных? – спросила Валя юриста, уже совершенно наплевав на сценарий.

– Судебный процесс, начатый относительно московского отделения «Аум Синрикё», стоит на месте в связи с отсутствием состава преступления, – ответил Островский.

Валя глянула в зал и увидела, как сияющая Вика показывает ей язык.

– С другой стороны, туда вовлекались несовершеннолетние, а ритуальные действия основывались на интенсивном психологическом воздействии, сопровождались ограничениями питания и сна, – он достал из кармана сложенный листок бумаги и прочитал: – «Сотворим чудо! Но до этого воспитаем мудрость, которой необходимо обладать. И приобретём Четыре Великих Неизмеримых Состояния Души, которые являются поддержкой мудрости. И испытаем смерть, которая положит конец нашим Пяти Накоплениям…» Эти слова повторяются речитативом, пока повторяющие не входят в транс!

Валя метнула взгляд на Вику и поняла, что тексты ей знакомы.

– Как же отличить опасные религиозные объединения от неопасных? Ведь для подростка, вступившего в «Аум Синрикё», оно ничем не отличается от кришнаитов? И то, и другое для него увлекательная игра, – спросила Валя.

– Да что ж вы на всю страну лепите? – закричала женщина из «Комитета по спасению» и выбежала к первому ряду. – Кто их отличать-то будет? Запретить, посадить и расстрелять!

– Первая камера, снимай, снимай, снимай её! – гаркнула Рудольф.

Девочка с микрофоном испуганно протянула женщине микрофон.

– Речь о тысячах детей, пропавших для своих семей! Мой девятнадцатилетний сын ушёл в секту! – прокричала женщина и заплакала. – Верните мне моего сына!

– Он совершеннолетний, – повысил голос Островский. – Это его выбор!

– Совершеннолетний, но я уже не рожу другого! – зарыдала женщина в голос.

– Увести его из секты не можете ни вы, ни я и ни православная церковь. Мы можем только создать государственный орган, контролирующий религиозное поле. В царской России таких органа было два, – Островский поднял два пальца викторией.

– Хватит! Наконтролировали церковь за семьдесят лет! – взревел батюшка. – Наш контролёр – Господь!

– Цивилизованному государству необходимо установление статуса и компетенции религии, – повернулся к батюшке Островский.

– Не надо нам цивилизованного государства! – закричала женщина. – Верните нам детей!

– Так они же от вас туда сбежали! Не от меня, а от вас! Вы с нами сейчас так нетерпимы, представляю, как вы на сына своего давили! – прорвало Островского.

– Да что ж вы этого карлика не заткнёте? – выбежал бородатый мужик из заднего ряда и обратился к Вале: – Почему он оскорбляет мать?

– Ой, снимай его! Ой, хорошо! – постанывала Рудольф, потирая руки.