Пирамиды роста

Одной ехать в ГУМ было боязно, да и хороший повод звонить Соне.

– Чего надо? – озабоченно спросила та вместо приветствия.

– Знаешь, что такое «Кензо»?

– Тебе-то, рыбонька, зачем?

– Шмотки для съёмки выбрать поможешь?

– Тебе???? Кензо???? – Соня выронила трубку.

В ГУМ Тёма привёз Валю, Соню и Вику на том самом прокатном «Фольксвагене», запарковавшись чуть не у Мавзолея. Молоденькие продавщицы в выгороженном фирменном магазинчике посреди ГУМа говорили в нос, растягивая слова.

Валя согласилась с Катиной оценкой последней коллекции японского модельера, Соня ходила и восхищалась, а Вика, уже не вылезающая из своего «англосаксонского имиджа», поблескивала очками с простыми стеклами и с отвращением кривила губы.

– Это ж спецлавка для папиков и их девчюль, – громко объявила она, и продавщицы поражённо замерли. – Несолидно для нашей передачи.

– Что б вы понимали в мировых брендах! – замахала на неё руками Соня.

Валя перемерила восемь вариантов старушечьей расцветки – ничего не лезло.

– Кензо на вас не шьёт, это изделия класса «премиум», – заученно произнесла в нос продавщица, помогавшая Вале в примерочной. – У Кензо свой образ и свой… социальный идеал женщины.

– Скажу тебе, овца, как продюсер, если через пять минут Кензо на неё не сошьёт, передача расторгнет договор с магазином, а ты пойдёшь в дворники, – сурово откликнулась на это Вика.

И о чудо! Девушки забегали, зашептались и откуда-то снизу, сбоку и сверху вынули кензовые вещи именно Валиного размера, припрятанные за хорошие чаевые.

– После этого будете говорить, что у вас капитализм? – съехидничала Соня. – При капитализме у продавщиц под прилавком лежат только запасные прокладки.

– Не сливайте нас, пожалуйста, – заканючила нормальным голосом девица, говорившая до этого в нос, – мы тут все подмосковные, два часа пилим на электричке. Москвички не идут за такие копейки, а нам без чаевых с голоду сдохнуть.

– Ладно, живите, но чтоб больше не крысятничали! – поморщилась Вика и, рисуясь, скомандовала Вале: – Бери на секты учительское: белый верх, чёрный низ. Ещё бы крупный крест на сиськи, но ведь не наденешь. А между прочим, длина твоей юбки и величина креста – это больше не длина твоей юбки и не величина твоего креста, а позиция телеканала!

Продавщицы пораженно открыли рот, а Валя с Соней прыснули.

– Скажи, Рудольфиха со мной не прогадала? Готовый кинопродюсер!

– Не прогадала! – хором согласились Валя с Соней.

Остановились на белой кофточке с кружевной отделкой и чёрной юбке с модным разрезом «потрожь меня везде». Другой чёрной юбки не было, а разрез до причинного места на время съёмки решили зашить.

Тёма ждал в машине, на съёмку не собирался, в этот день у него было дежурство. Мать рвалась посидеть в студии, но Валя понимала, что она полезет знакомиться с Катей и сливать все подробности жизни семьи. Пришлось соврать про ограниченное число пропусков.

– У нас в деревне кузнец был сектант. Не женился, водки не пил, – обнаружила мать свои знания по теме. – Глаза безумные, но вкалывал почище партейных.

Катя прислала машину, Валя с Викой заехали за Соней с Юккой. Те принарядились к съёмке больше, чем к собственной свадьбе.

– Русское телевидение есть вселенная! Есть закон больших чисел! Когда знать, сколько русских сразу смотреть одна передача! – восхищался Юкка.

– Начнёшь плавать про секты, спрашивай, – напомнила Вика так, чтоб слышали Соня с Юккой. – Подскажу, а на монтаже подчистим.

В Останкине Вика повела их в студию, а Валя отправилась на грим. Визажистка была новая, вполне милая, но уж очень пахнущая потом. Нюх у Вали был как у собаки, иногда даже могла поставить диагноз пациенту по запаху, особенно ребёнку.

От запаха пота её начало мутить, а тут ещё как ни в чём не бывало вломился Федя Кардасов и сел наблюдать, как Валю красят.

– Извините, Федя, была не права, – повинилась Валя.

– Все были не правы, – неожиданно миролюбиво откликнулся он. – У меня с детства, если нос задеть, сразу кровь. И вообще часто кровь из носу.

– Возьмите маленький ключик, повесьте его на цепочке сзади между лопаток, и всё пройдет, – посоветовала Валя. – А сейчас вы меня смущаете.

– Смотрю, чтоб с гримом не перебрали. В прошлый раз мне не понравилось.

– Нет, Федя, вы хотите новой разборки с Адой. Мне неприятно в этом участвовать.

– Хорошо, – сказал он, неохотно уходя, – но помните, за картинку отвечаю я.

Только ушёл, влетел Корабельский:

– Валюш, что наденешь?

– Уже одета. Чёрный низ, белый верх.

– Тогда щёки поярче, а то будешь при этом свете как смерть с косой!

В артистической сидела костюмерша Антонина Львовна, которая распарывала в прошлый раз платье Славы Зайцева. Она вырезала и складывала в стопки квадратики из старой одежды, а на столе возле этих стопок спала трёхцветная кошка.

– С вами теперь работаю вместо той девушки, – певуче сказала она.

– А что это вы делаете?

– Лоскутные одеяла да наволочки, подушки, соседка на рынке иностранцам продаёт. Зарплата сами знаете какая. Да и люблю, когда красиво получается.

– Кошка ваша?