Пирамиды роста

– Вопрос у меня, – поднялся интеллигентный мужчина с бородкой. – Не надо мне микрофона, я сам по себе. Смотришь по телевизору выборы в глубинке. Кандидат – чистый уркаган, а народ за него голосует! Им что, к выборам глаза выкалывают?

– Значительная часть населения сидела или имеет родственников-зэков, – кивнул Волков. – Для них зэк – свой человек, а никогда не сидевший – фраер. Получается, одна часть голосует «протестно», другая – за социально близкого зэка.

– И какое будущее ждет нас при таком раскладе? – спросила Валя, она немного пришла в себя, хотя щёки горели, словно поднялась температура.

– Будущее прекрасно, и наступит, когда зарабатывать честным трудом станет интересней и безопасней. Тогда организованная преступность лишится кадров – голодной молодёжи. А легальные заработки милиционеров, депутатов, чиновников вырастут так, что они не станут рисковать местом из-за взяток, – перечислял Волков, усмехаясь.

– Но депутаты уже сейчас могут принять законы, защищающие нас от преступности, – промямлила Валя, чувствуя, как ей жарко в костюме от Кензо и, видимо, лицо блестит от пота.

– Не могут! У каждого второго депутата рыло в пушку и собственный бизнес, оформленный на жену или парализованную бабушку! – и Волков ткнул в сторону Вали худым длинным пальцем, словно точно знал не только о её отношениях с Горяевым, но и что акции Горяева оформлены на жену.

– Гримёра в студию, Валентина блестит! – скомандовала Катя.

– Начала за здравие, кончила за упокой, – покачала головой Катя, когда гость студии торопливо покинул студию, а Валя побито двинулась в костюмерную. – Волков этот смял тебя, как туалетную бумагу…

А на подиуме мужик в спортивном костюме, кепочке и тёмных очках запел под гитару что-то слезливо-шансонно-тюремное. Ровно то, против чего делалась передача.

– Кать, зачем это? – брезгливо спросила Валя.

– Так он Адке занёс, а для неё деньги не пахнут.

Это было последней каплей. Вале и без того было душно, а шум в ушах почему-то перекрывал шум в студии. Вика буквально ворвалась в костюмерную, положила ладонь на Валин лоб, увезла её домой, поставила термометр и обнаружила на нём тридцать девять.

Слава богу, мать уже спала. Вика требовала вызвать «Скорую» или позвонить Мише, но Валя запретила. Бабушка Поля в такой ситуации варила чай из овса. Но где взять овса? Да и ясно, что реакция чисто нервная, так что Валя завернулась во влажную простыню и прикрылась другой простынёй.

Утром зазвонил сотовый, увидела, что это Виктор, не ответила, лежала в лёжку. Не было сил ворочать языком. Да и передача с Волковым словно придавила плитой. Понимала, что Горяев не святой, но картина, выстроенная Волковым, добила окончательно. Занавески были открыты, Вика сидела на кресле-кровати и что-то рисовала простым карандашом в альбоме.

– Почему не в институте? – выговорила Валя, облизнув пересохшие потрескавшиеся губы.

– Папка велел поить тебя компотом через соломинку, а то с по́том все соли свалили. Бабка уже наварила. Портрет твой рисую, рисовать ваще стало некогда!

Валя поняла, что простыня, в которую вчера завернулась, влажная, но не от воды, а от её пота. С чашкой компота зашла мать, покачала головой:

– Доглазили сволочи до лихоманки! Бледная, хоть ложи под образа!

Всё словно перевернулось с ног на голову, ещё недавно Валя стояла у Викиной постели и поила компотом через соломинку. И сейчас подумала, что никогда не позволила бы ухаживать за собой матери, да она и не умеет делать это по-людски.

Только бабушке, а теперь только Вике, которая всё зеркалила, держала под контролем происходящее с Валей и точно знала, как и когда помочь, а когда сделать вид, что не заметила.

– Папка считает – истерическая температура, – мягко сказала Вика. – Чумовой загруз, две съёмки подряд.

– Думала, что уже стала ведущей, – слабым голосом призналась Валя. – Опростоволосилась по полной программе.

– Чел этот гасил тебя и вампирил.

Когда Вика вышла на кухню, Валя попробовала встать и поменять потную простыню на чистую, но голова закружилась. Глянула в зеркало: бабушка сказала бы, краше в гроб кладут. Показалось, что вчера были не две передачи, а две дальние, изматывающие поездки.

Для восстановления назначила два выходных в кабинете, чего раньше себе не позволяла. Валялась в постели, читала, смотрела телевизор, делала дыхательную гимнастику, пыталась понять, что происходит с её жизнью. Но так ничего и не поняла, и на третий день снова принимала пациентов.

Вскоре позвонила вернувшаяся Рудольф:

– Как ты, Лебёдушка?

Валя постеснялась признаться, что не выдержала две съёмки подряд, только пожаловалась:

– Противно смотреть на себя на экране: неуклюжая, растерянная, косноязычная.

– Неровная пока, необкатанная. Но органика, как бы, ломовая, социология по передаче зашкаливает, народ тащится. Хотя, конечно, чуточку пересвечена. Поставишь пузырёк световику и операторам, сделают из тебя конфетку.

– Это и так их работа. – Валя не представляла, как подойти с бутылкой и сказать: сделайте меня покрасивей.