– Уже возле здешних берегов мы потеряли антенну, – сказал Хольц. – Нелепая случайность, неинтересно рассказывать... Ну, и давно следовало зарядить аккумуляторы. Командир решил убить двух зайцев одни махом. Он дал команду, и лодка всплыла возле одного из небольших островков. Их тут множество. Связаться с нашими друзьями
должен был радист, с помощью переносной рации, ну, а мне, как офицеру, следовало за сеансом присмотреть. Это уже была инициатива командира, но не моя собственная. Немецкий порядок, знаете ли. Была инструкция – в подобных случаях радиста непременно должен контролировать офицер... Мы взяли надувную лодку и высадились на берег. Поднялись на одну из высоких точек. Субмарина осталась у берега на глубокой воде, там приличные глубины у самого берега, не менее восьмидесяти – ста футов. – Его голос приобрел некоторую мечтательность, судя по всему, ностальгия по молодости обуяла. – Это была картина для художника-мариниста, только стань у мольберта и рисуй – вид с вершины горы, утесы, зеленая чащоба под ногами, вокруг – зеленовато-синий океан, лазурное небо... Знаете, дизели при зарядке аккумуляторов грохочут страшно, поэтому они, на лодке, спохватились поздно, а я не обратил внимания, у меня на голове была вторая пара наушников, я тоже слишком поздно услышал... хотя чем я мог помочь?– Ага, – сказал Мазур, – какой-нибудь противолодочный корабль?
– Самолет, – сказал Хольц. – «Эвенджер
» с американскими опознавательными знаками. Видимо, он патрулировал район, у американцев уже тогда были тут военно-воздушные базы... Это было, как в кино, право слово. На войне возможны самые невероятные события, все так причудливо переплелось... Мы с радистом все отлично видели, лучшего наблюдательного пункта и не подберешь. Самолет пошел на боевой заход, в красивое пике... Мне потом пришло в голову, что все обернулось именно так исключительно из-за того, что на зенитном автомате стоял Крифельд. Он был мастером своего дела, прямо-таки виртуозом. Промахнись он, все произошло бы как-то по-другому. А так... Крифельд попал по самолету первой же очередью. Я уверен, пилота убило сразу. То ли я и в самом деле видел тогда, как брызнули осколки фонаря, то ли внушил себе потом, что видел. Какое это имеет значение? Самолет не изменил траектории, понимаете? И врезался в носовую часть лодки, перед рубкой. Тут же рвануло. Ох, как рвануло... Я выяснил потом: «Эвенджеры» обычно несли или торпеду в бомболюке, или девятьсот кило бомб. В любом случае шарахнуло на совесть. Лодка утонула в считанные секунды. Это все произошло гораздо быстрее, чем я вам сейчас рассказываю. Мы с радистом стояли, как истуканы, разинув рты – а там, внизу, вода уже успокаивалась, на поверхности ничего не было, ни обломков, ни людей, ничего... только море... – его взгляд оставался столь же мечтательным, отрешенным. – Текли минуты... первая мысль у меня была: «О господи, мы остались совершенно одни!» А вторая: «Теперь только я знаю, где лежит два миллиона долларов!» Конечно, по тогдашним ценам это было далеко не два миллиона – но я уже не помню тогдашнейсуммы...– Подождите-ка, – сказал Мазур. – «Только я знаю», вы сказали? А радист? Ему что, каким-нибудь осколком в лоб прилетело?
– Да нет, – сказал Хольц, криво усмехаясь. – Он стоял тут же. Но, понимаете... Он бы не одобрил, я бы не нашел у него понимания. Этот парень был идейным. Фанатик со стандартной биографией. Как говорят американцы, упертый.
– А вы, стало быть, нет?
– Верьте или нет, дело ваше, но к тому времени я давным-давно не был убежденным нацистом. Я был в гестапо, не забывайте. В любой спецслужбе очень мал процент идейных фанатиков. Потому что именно спецслужбы имеют дело с реальной информацией о реальном положении дел. Официальная пропаганда – это для толпы. Нет уж, мы были кем угодно, только не фанатиками. К тому времени человеку вроде меня уже стало ясно, что идеи стухли, а цели недостижимы...
– Ага, – сказал Мазур. – И радист, я так понимаю, покончил самоубийством, выстрелив себе в затылок?
– В основание черепа, – с большим знанием дела поправил Хольц. – Есть такая точка, вот тут. – Он наклонился над Мазуром и ткнул крепким пальцев в точку, о которой и сам Мазур прекрасно знал. – Смерть мгновенна, ни мига страданий, я вовсе не хотел, чтобы он страдал, как-никак мы служили в одном экипаже... Но он ни за что бы со мной не согласился. Он умер через четверть часа после взрыва, когда стало ясно, что на лодке погибли все до одного, и никто более не вынырнет. О трупе я позаботился, его так никто никогда и не нашел.
– А потом?