Об этом я много думаю, и о вас. После того, как я увидела вас в саду Куады, мне стали приходить в голову странные мысли. Хотелось говорить не только с теми, с кем позволяют в доме отца. Я уставала от одних и тех же людей — мужчин и женщин — но обычаи делали меня рабой наших законов и трусихой. Я не могла делать то, что хотела. Я всегда хотела поговорить с вами, и теперь, после того краткого мига, когда мы встретились на «Софале», где я снова попала под власть законов Вепайи, я собираюсь быть свободной. Я буду делать то, что хочу. Я хочу поговорить с вами.
Эта наивная декларация открыла новую Дуари, в присутствии которой было трудновато следовать принципам голого платонизма, и тем не менее, я продолжил гнуть свою новую линию поведения.
— Почему вы не разговариваете со мной? — потребовала она ответа, когда я ничего не ответил на ее слова.
— Я не знаю, о чем говорить, — признался я, — что бы я ни говорил, одна мысль занимает мою голову.
Она молчала минуту, ее брови задумчиво нахмурились и затем она наивно спросила:
— И какая?
— Любовь, — сказал я, глядя ей в глаза.
— Нет! — воскликнула она. — Мы не должны говорить об этом. Это дурно, это преступно!
— Неужели любовь на Амторе кажется преступлением? — спросил я.
— Нет-нет, я не хотела сказать этого, — поспешила она отступить, — но нельзя говорить о любви мне, ведь мне нет еще двадцати!
— А тогда будет можно, Дуари? — спросил я.
Она покачала головой немного печально, как мне показалось.
— Нет, даже тогда, — нет, — прошептала она. — Вы никогда не должны мне говорить о любви, это — грезы; я не могу вас слушать, ведь я дочь джонга.
— А может быть, безопаснее вообще не говорить ничего? — сказал я мрачно.
— О нет, давайте разговаривать, — стала умолять она. — Расскажите мне о странном мире, из которого, как вы говорите, вы пришли.
Чтобы развлечь ее, я сделал, как она просила, и, так болтая с ней, я пожирал ее глазами, пока, наконец, мы не подошли к океану. Далеко в нем я увидел «Софал», и теперь надо было изобрести способ, как ему просигнализировать.
Шторм кончился.
На обеих сторонах каньона, по которому в океан текла река, были очень высокие утесы. Один из них на нашей стороне был самым высоким, к нему я и направился в обществе Дуари и ангана.
Подъем был крутой, и большую часть пути мне пришлось помогать Дуари, так что я часто касался ее.
Сначала я опасался, как она это воспримет, но она не протестовала, а на некоторых ровных местах, где помощь моя в общем-то была не нужна, я не выпускал ее руки из своей, и она не вырывала ее, нисколько не обижаясь на такую фамильярность.
На вершине скалы я с помощью ангана поспешно собрал хворост и валежник, и вскоре сигнальный огонь вздымал в небо столб черного дыма. Ветер стих, и дым поднимался, не рассеиваясь, прямо над утесом. Я был уверен, что с «Софала» нас заметят, но будет ли это правильно истолковано? Этого я не знал.
Высокие волны все еще катились по морю и не позволяли спустить лодку, но у нас был анган, и, если «Софал» подойдет достаточно близко к берегу, он сможет легко перенести нас на него по одному. Но я опасался рисковать Дуари, пока корабль так далеко.
С вершины нашего утеса мы могли обозревать скалы на другой стороне, и вскоре анган обратил мое внимание на них.
— Люди пришли! — сказал он.
Я сразу же поглядел туда и хотя не был способен их узнать, но что это не дикари, которые атаковали Дуари и ангана, я понял.
Теперь и в самом деле стало важно, чтобы нас как можно скорее заметили с «Софала», и я для этого развел еще два костра на некотором расстоянии, чтобы на «Софале» поняли, что это не обычный пожар, а именно сигнал.
Видели или нет на «Софале» наш сигнал, не знаю, но, очевидно, его заметили люди из приближающегося отряда. Они подходили все ближе и ближе, и вскоре я разглядел их вооружение, и что они той же расы, что и вепайцы.
Незнакомцы были все еще достаточно далеко, когда мы увидели, как «Софал» изменил курс и направляется к берегу. Сигнал наш увидели, и друзья решили поближе изучить, что же это такое. Но придут ли они вовремя? Для нас это было условие, от которого зависела жизнь Дуари и моя. Ветер поднялся снова, и волны начали опять увеличиваться. Я спросил ангана, сможет ли он лететь против ветра, потому что решил послать с ним, по крайней мере, Дуари, если получу благоприятный ответ.
— Могу один, — сказал он, — но сомневаюсь, если придется нести кого-либо.
Мы наблюдали, как «Софал» переваливался и зарывался в бушующие волны, все приближаясь, и как с той же уверенностью к нам приближался чужой отряд. Я не сомневался, кто будет первым; надежда была лишь на то, что «Софал» сможет приблизиться настолько, что для ангана будет безопасной попытка достигнуть корабля с Дуари на руках.
Теперь отряд достиг утеса на другом берегу каньона и там расположился, рассматривая нас и что-то обсуждая.
— Среди них Вилор! — вдруг воскликнула Дуари.
— И Муско, — добавил я. — Я вижу обоих.
— Что будем делать? — спросила Дуари. — Ах, они снова захватят меня!
— Нет, — обещал я ей.