Пираты Венеры

— Ты не понимаешь, Карсон Нейпир. Будь у меня брат или сестра, тогда другое дело. Но я последний ребенок в роду моего отца. Мне нужно вернуться даже не столько ради себя или своего отца, я должна это сделать во имя моей родины. Род королей Вепайи не должен прерваться, а продолжить его могу только я, и никто иной.

— Никто, собственно, из присутствующих здесь и не возражает, чтобы ты занялась этим делом, — мрачновато подступил я к больному для себя, судьбоносному вопросу. — Да и никто, должен сказать, вместо тебя рожать сына по имени Карсон, как ты мне обещала, и не собирается.

— Ты пообещал это за меня, — отрезала Дуаре. — У меня другие виды на себя.

— Я полагаю, это у твоего отца другие виды на тебя.

— Какая разница? Мне исполнится двадцать лет, меня выдадут замуж за знатного человека, которого отец сочтет достойным. Когда отец умрет, я стану вайонга. Женщина-джонг. А после того как моему старшему сыну исполнится двадцать лет, джонгом будет он.

— Ни черта не понимаю в вашей стране! Или вы безумны все… или… Послушай меня… Но ведь твоему отцу будут постоянно делать прививку от старости! Он будет жить вечно! На черта Вепайе другой джонг! И вообще, ребята, что-то у вас стратегически не совпадает с жизненной логикой. Какие-то вы мутные. С этой прививкой тем паче. Не понимаю до сих пор: Камлот с ума сходит, все переживают — королевский род может закончиться! Каким образом, я спрашиваю, он может закончиться, если твой папа бессмертен?

— Лекарство защищает только от естественного старения, — проговорил голос-гранит. — Моего отца могут убить, или с ним произойдет какой-нибудь несчастный случай, или он погибнет в бою.

— А как же я, детка? Что я буду делать в Вепайе? Мне нет дела до ваших разборок, традиций, династий и королей! Я просто помою шею, приду и скажу твоему отцу, что мы любим друг друга.

— Мы? — она вновь очаровательно нахмурила брови.

— Да, мы! Мы, мы и еще раз мы! — гаркнул я, разозлясь. Еще бы не злиться. Начинается. Одно и то же. — Ах да. Понимаю. Тебе теперь не до нас. Ты снова в единственном числе. Ну как же, опасность для жизни миновала…

Дуаре переспросила с угрозой:

— Что ты хочешь сказать? Это шантаж?

— Назовем иначе, предупреждение, — сказал я мрачно. — Если он в самом деле хороший отец, то скажет: «Благословляю вас, дети мои».

— Прежде он поступит, как велит долг джонга, а потом вспомнит, кто отец. Папа просто прикажет казнить тебя. Готовься. Работай над собой. Ты привык вечно готовиться к смерти. Каждый, кто посмеет подойти ко мне без его разрешения, должен быть казнен. Нам, похоже, придется провести вместе месяцы или даже годы, и это еще больше усложнит дело. Конечно, я им расскажу, как ты меня защищал, рискуя своей жизнью. Я думаю, что от казни мне удастся тебя спасти, но, конечно, изгнание из Вепайи тебе обеспечено.

— Лихо. Изгнание — это красиво. Но изгнание куда? Давай я попробую перевести все то, что ты сказала. Итак, я могу лишиться жизни, а могу — нет. Если лишусь — вопросов тоже нет. Если не лишусь, то я все равно тебя потеряю. То есть ты мне не достаешься в любом случае. Если так, то какой мне тогда смысл ревностно и усердно разыскивать вашу Вепайю?

— А ради того, что ты называешь любовью! Я думала, что ты ради этого способен на все.

— Возможно… — сказал я, понимая, что так оно и есть. Вот так дала! Опять сумничала!

На следующий день мы отправились в путь.

Рассчитывали пройти по берегу речки до самого устья, где она впадает в большую реку, которая так или иначе должна вывести нас к морю. Мы так думали. Ибо во всем цивилизованном мире реки впадают в море. Что нам делать потом, было пока неясно. Загадывать раньше времени все равно не имело смысла. Мы не могли знать того, что нас ожидало впереди. Но, уверяю вас, если бы знали…

Ох, если б мы знали, то тут же отправились бы обратно в дебри, из которых недавно вырвались. Там мы по крайней мере чувствовали себя в относительной безопасности…

Время шло к вечеру.

Мы всё шли по равнине. В одном месте река дала большой певучий изгиб. Сократили путь, пойдя напрямик. Идти было трудно, нам то и дело приходилось перелезать через огромные камни и преодолевать глубокие овраги, на дне которых было так темно, что мы едва видели друг друга.

Как-то раз мы выбирались из одного такого оврага, я оглянулся случайно и заметил необычное животное. Оно стояло на противоположном краю оврага и наблюдало за нами. Было ростом с немецкую овчарку, но это все, что было общего с собакой. Животное носило большой изогнутый клюв, точно у попугая, а тело его прикрывали перья. Но это была не птица, потому что крыльев у него не наблюдалось вовсе, оно передвигалось на четверке ног. Когда повернулось, я увидел, что и хвоста у него нет, а лапы издалека напоминают птичьи.

— Дуаре, ты что-нибудь видишь или у меня уже начались галлюцинации? — спросил я, указывая в направлении странного зверя.

— Вижу, — ответила она. — Обман зрения. Четвероноги не летают.