Первой жертвой «полярной анемии» стал магнитолог Данко, хотя первоначально развитие его болезни было спровоцировано, по-видимому, какими-то недостатками в сердечной деятельности, возникшими задолго до экспедиции и обострившимися в Антарктике. Уже в мае у Кука возникли опасения, что его пациент не доживет до появления солнца. Быстрое развитие болезни Данко на фоне ухудшения здоровья экипажа в целом невольно порождало среди наиболее слабых вопрос: кто следующий? Сам Данко без жалоб и сожалений встретил приближение конца.
Чтобы как-то отвлечь людей от мрачных мыслей и скрасить однообразие полярных будней, был проведен «Большой конкурс женской красоты». По сложнейшей системе в условных баллах оценивались запросы зимовщиков по отношению к отсутствующей прекрасной половине человечества, что касалось не только внешних данных, но и душевных качеств далеких дам. Самым тонким ценителем женской красоты среди задубевших от испытаний зимовки полярников оказался Арцтовский. Будущий полярный корифей Амундсен также вошел в группу призеров конкурса, тогда как Кук занял лишь предпоследнее место. На какой-то момент это мероприятие разбудило щемящие душу воспоминания, скрасив неполноту полярной жизни, но затем вахты и работа снова вошли в привычный ритм, в котором не было места переживаниям.
Позже в кают-компании состоялась своеобразная конференция по переустройству мира, организаторы которой, руководствуясь самыми лучшими намерениями, предвосхитили идею Европейского сообщества, хотя и под названием Соединенные Штаты Европы. По замыслу устроителей, после присоединения к ним стран Южной Америки и Канады можно было бы говорить о неком мировом союзе государств.
Не всегда головы зимовщиков были заняты столь масштабными вопросами. Так, однажды в кают-компании всерьез обсуждали проблему наличия души у судового кота по кличке Нансен (вероятно, получившего ее в силу высокого интеллекта) и возможности его допуска в царствие небесное вместе с остальными участниками экспедиции. Как и в обычной жизни, во льдах антарктических морей дистанция от великого до смешного была неизменно короткой.
Хотя Данко держался очень мужественно, для Кука неизбежность летального исхода была очевидной. Это произошло 5 июня, еще в преддверии зимнего солнцеворота, задолго до завершения полярной ночи. В соответствии с принятыми на море традициями, тело усопшего было зашито в саван из грубого судового брезента и спустя двое суток после смерти доставлено на санях к ближайшей майне, прорубленной в молодом льду, затянувшем недавнее разводье. После того как Жерлаш сказал короткую речь, покойника опустили в море с грузом, привязанным к ногам. Хотя, по мнению Кука, смерть Данко не была фатальной – в других условиях он продолжал бы жить и даже нести службу, – общее состояние людей продолжало ухудшаться. Душевное состояние матроса Толефсена оказалось настолько опасным, что однажды он предпринял попытку побега с судна, и морякам пришлось разыскивать несчастного в окрестных торосах. А между тем признаки цинги у зимовщиков стали появляться все чаще и чаще. В условиях полной неизвестности и отрыва от цивилизованного мира с развитием массовых заболеваний судьба 17 человек становилась все более непредсказуемой. Ситуация, которую спровоцировало своими действиями неопытное руководство, определялась уже не приказами сверху, а инициативой неформальных лидеров – так случалось в полярных экспедициях не однажды. Именно это и позволило преодолеть возникшую безысходность.
«Тринадцать месяцев простояли мы во льдах… – вспоминал позднее Амундсен. – Двое из наших матросов сошли с ума. Ни один человек не избегнул цинги, и все, за исключением троих, впали в полное истощение от этой болезни. Это заболевание цингой было большим бедствием. Доктор Кук и я, мы оба знали из описаний арктических путешествий, что этой болезни можно избежать потреблением в пищу свежего мяса. Поэтому после ежедневной работы мы провели немало трудных часов, охотясь за тюленями и пингвинами… Однако начальник экспедиции питал к этому мясу отвращение, доходившее до нелепости. Он не только отказывался есть его сам, но и запретил всей команде. В результате мы все заболели цингой. Начальник экспедиции и капитан заболели так тяжело, что оба слегли и написали свои завещания. Тогда руководство экспедицией перешло ко мне. Я тотчас же выбрал немногих еще трудоспособных людей и велел откопать тюленьи туши… Все бывшие на борту с жадностью съели свои порции, не исключая и начальника экспедиции. Удивительно было наблюдать действие, вызванное такой простой переменой пищи. В течение первой же недели все начали заметно поправляться» (Амундсен, 1937, с. 25–26).