Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

А внизу что‑то грохотало, стучало, топ‑топ‑топало. Там, среди живых и нормальных, явно что‑то творилось. И нам оставалось только надеяться, что никакие изменения не затронут нашего убежища.

Но после все стихло. Я имею в виду – совершенно все. Ни отголосков разговоров, ни приглушенных шагов. Даже машина и та не издавала ни звука с подъездной дорожки.

Спустя два дня, исчерпав все запасы воды, пищи и терпения, мы решились на вылазку.

Тогда стало ясно, что дом опустел.

Мебель укрыли чехлами, на кладовую повесили тяжелый замок. Из спальни матери исчезли почти все платья и чемоданы. Даже в секретере уже ничего не было, только сиротливо пылилась в углу засаленная колода карт.

Никого не было ни в комнатах прислуги, ни в комнате мужа матери.

Люди решили оставить зачумленный призраками дом.

И правильно сделали.

Юлия повела длинным носом и довольно ухмыльнулась:

– Мы здесь одни.

Я кивнула. Да, одни, и, похоже, надолго.

– И что мы будем делать? Теперь.

– Мстить, – пожала плечами я. – Мы убьем пани Новак.

Юлия улыбнулась широко, искренне. Зубасто.

– Как скажешь. А пока… скажи, у тебя есть шпилька? Нам нужно добыть еду. И твои деньги.

Тетрадь в сиреневой обложке V

7 июня 1913 г.

Я благополучно добралась до Варшавы. Это такой огромный город, что невольно делается страшно. По счастью, почтовый адрес Виктора оказался верным, я списала его без ошибки.

Иногда я ловлю себя на мысли, что дом, вероятно, сгорел вместе со всеми, кто в нем находился. Ведь я видела, как падала лампа. Но до конца я не уверена. Эта неопределенность немного нервирует меня. Я даже пару раз видела сон о том, как лицо Терезы плавится, точно воск. Я никогда не вижу снов, но этот был даже приятный.

Виктор принял меня сердечно. Сказал, что уже давно ждал, когда я решусь оставить это гнездо развратников, одержимых дьяволом. Но он не стал расспрашивать, что именно заставило меня уехать. В ответ я так и не решилась спросить, что стряслось в ту ночь между ним и отцом; отчего его рука была вся в крови и как сломалась каминная полка. Может быть, позже.

Виктор много учится и по-прежнему работает по ночам в психиатрической лечебнице и в морге. Мне кажется, он вовсе не спит. От этого брат выглядит живым мертвецом – под глазами залегли черные круги, он весь до невозможности отощал и, кажется, совсем о себе не заботится. Наверняка его подопечные в ужасе. По крайней мере, те, что еще живы.

Но ничего – с этих пор присматривать за ним буду я.

10 июня 1913 г.

Квартирка, которую мы снимаем, совсем простая, даже совсем бедная и темная. Она находится под самой крышей, отчего здесь то и дело воют сквозняки. Нет ни печи для готовки, ни таза для стирки.

Я не сказала брату про захваченные из дома украшения, а потому, думаю, он не будет против, если я заложу часть в ломбард. А если он узнает и начнет ругаться, скажу, что мама бы этого хотела. По правде сказать, я так и думаю – она точно была бы против, чтобы ее сын кашлял от сырости и слепнул над книгами от недостатка света.

Кое-что я, правда, оставлю. Может, пару кулонов и колец из тех, что особенно идут к глазам. Этого она тоже бы хотела.

14 июля 1913 г.