Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Сказав это, она будит Франтишку. Та спросонья хмурится и ворчит как щенок.

– Зачем? – шепчу. – Оставь ее!..

– Мы не вернемся, – спокойно говорит моя сообщница.

Это логично – ни к чему приводить в этот штетл кровавый след. Значит, мы все же обманули Сару и с ее бедой ей придется справляться самой. Как горько. Но на кону десятки, а возможно, сотни и тысячи жизней!

Укутав хорошенько Франтишку, мы уже готовы идти, как вдруг снова раздается громовой стук в дверь. Черт, это полиция! Ловит беглянку или нас за то, что разбили стекло! Быстро отступаем и запираемся, хоть и ясно, что это бесполезно. Если нас захотят арестовать, то непременно арестуют. Но вот из кухни семенит пани Бергман – ее шаги не перепутать.

Женщина отпирает дверь и ахает. В ответ ей раздается молодой мужской голос, он говорит на идише. Ничего не понять!

Они тихо переговариваются, а потом пани Бергман пропускает их в дом. Шагов много, идут трое, не меньше. Судя по звукам, они заходят в комнату, где спит Сара. Зачем? Это не полиция, те говорили бы на польском.

– Это бундовцы. Помнишь? Те самые, с площади. – Видя мое недоумение, Юлия поясняет: – Подумай сама, больше некому. Они что‑то затевают, как и мы.

Что ж, вот и славно, возможно, именно они помогут Саре. Возможно, ее ритуал, о котором она говорила, все же сработал, только призвал не нас, бесполезных, полубезумных девиц, а крепких парней, подкованных в политике.

Когда все шаги стихают, мы с Юлькой пробираемся к небольшому оконцу, что смотрит на темную улицу. Снаружи стоят еще мужчины, их темные силуэты виднеются в отблесках одинокого фонаря на краю улицы. Сейчас нам не уйти. Голоса гудят в комнате за закрытой дверью, но тут раздается неожиданно звонкий и отчетливый голос пани Бергман:

– У него остались только мы двое, пусть знает! Говорите по-польски.

Юлька кивает мне на ситцевую занавеску в цветочек, что прикрывает вход на кухню, поближе к источнику звука. Неплохое укрытие. Главное, чтобы Тишка не пошла нас искать.

Мы жмемся к тонкой стене, разделяющей комнаты, чтобы не пропустить ни слова.

– Хорошо, – басит молодой голос. – Действовать нужно сегодня, сейчас. Пана Бергмана задержали по подозрению в убийстве и пытались добиться признания, но он так его и не сделал. Все это время вашего сына держали в камере участка, но до нас дошли сведения, что уже утром его конвоируют в другое место, где учинят быстрый суд, а приговор незамедлительно приведут в исполнение.

– Но ведь суд… – робко возражает бабушка Шошанна.

– Приговор будет обвинительный, все уже решено. Видите ли, осудить вашего сына за убийство «христианского младенца» – крайне выгодно для тех, кто сейчас борется за власть в стране, а дело и так слишком затянулось, больше ждать они не намерены.

– А если найти настоящего преступника? – это уже Сара. Голосок слабый, но столько в нем убежденности.

– Девочка, они уже нашли его, допросили и отпустили, сочтя доказательства незначительными. Вернее, ее.

У меня перехватывает дыхание. Так преступник – женщина?..

– У его друга Марека мать была в банде скупщиков краденого. Мальчишки что‑то не поделили, и Павелек пригрозил, что он сдаст мать друга в полицию. Все указывает на нее, ей даже оправдаться нечем, но следователи решили, что это было бы слишком просто, – с неприязнью усмехается еще один мужской голос. – Гораздо полезней обвинить во всем жида.

– Не смей сквернословить в моем доме, ты, мелкий поц! – напускается на него бабушка Сары. – Ты, Яша, с чего ты таки взял, что Осе… грозит самое страшное?

Сара тихо вскрикивает.

– Да с того, что я знаю, на что способны эти люди, – запальчиво отвечает первый мужчина. – Подобные случаи уже были. Пару лет назад, когда этот бандит Пилсудский и его свора только начинали рваться к власти, они вывезли, казнили и посмертно осудили за шпионаж десятки офицеров, высоких чинов. Они так действуют, потому что это работает.

Пару лет назад погиб мой отец, офицер, воевода. На поле боя, как я думала и только месяц назад осознала, что на тот момент война с большевиками уже закончилась.

«Его убили свои же!» – так выкрикнул новый муж матери в разгар их скандала.

В том проклятом пансионе мы были изолированы от мира, а теперь он обрушился на нас многотонной тушей, угрожая раздавить своим уродством. Наши ссоры, наши войны, наши кукольные трагедии – столь крошечные по сравнению с тем, что происходило и происходит снаружи.

Тех солдат убивали из-за власти.

Моего отца убили из-за власти.

Отца Сары вот-вот отнимут у нее ради чьей‑то власти.

Ногти впиваются в ладони.

Юлия смотрит на меня. Я чувствую давление ее взгляда, но не отвечаю на него.

– И что же нам делать? – обреченно спрашивает пани Бергман после долгой паузы.

– Мы немедленно вызволим его из-под ареста, до того, как его перевезут, – пауза, – через два с половиной часа. Укроем в надежном месте. Возможно, вывезем из страны. Так он, по крайней мере, останется жив.

Снова молчание.

Тяжкий, почти ощутимый в воздухе вздох старой женщины: