Пирс

— Нет! Нет, тетушка! Ты же не знаешь! Я же тебе вот что сказать хочу! Иван! Помнишь!? Друг мой детства Иванушка! Он вернулся! Вернулся! Он меня в жены взять хочет! — девушка, конечно, хотела сказать это все совсем иначе и дождаться сватов или отца Ивана, но хорошо было бы, коли знали мы все заранее и могли планировать действия свои, но у жизни, как водится, свои взгляды.

Авдотья с прищуром глянула на Соньку, припоминая, о ком идет речь:

— Вспомни, тетушка! Вспомни! Он сын атамана нашего Трифона Михайловича!

Авдотья тут же вспыхнула, и только больше насупилась, поправила платок и глянула на Соньку.

— Сын вернулся? — чего-чего, а возвращение сына никак не входило в планы Авдотьи, она всегда верила, что атаман своего одиночества не выдержит да и возьмет ее в жены. — И шо? С атаманом решила породниться? — пуще прежнего набросилась тетка на девушку. — А о моем счастье ты вовсе и не думашь?

— Брось, тетушка! Над тобой вся деревня потешится, не выйдет атаман за тебя. — На этих словах лицо Авдотьи исказилось; губы скривились, глаза сверкнули гневом, и все ее и без того непривлекательное лицо съехало куда-то на бок. Конечно, Авдотья давно мечтала о Трифоне, и рассказывала Соньке, как в молодости по ошибке сватался на проклятой ее подруге, но так в открытую говорить, что она и по сей день мечтает, она не говорила. Вся деревня знала, но вслух того никто не произносил.

— Шо ты мне такое говоришь? Шо-то я не расслышала, — прошипела Авдотья. — Глупости какие! Мне ваш атаман и даром ненать! Он помрет атаманом, другой станет, и шо? А ты в нищете, — почти переходила на крик тетка, хотя сколько бы раз она ни разводила ссор, сама никогда не кричала, лишь раззадоривала Соньку, и только стоило закричать или заплакать уставшей девушке, она тут же обвиняла ее в жестокости и неблагодарности и к тому же в несдержанности.

— Тетушка! Что ты! Я и не думала об отце его! Мы хотим! Хотим! Мы любим друг друга, — опустив глаза в пол и покраснев, тихо добавила девушка, кому-кому, а тетке открывать свои чувства она была непривычна, да и не хотела.

— Любят! Много ты в любви-то знаешь. Девка глупая! — Девушке стало невыносимо противно, как будто до ее святыни топтались тысяча грязных свиней. — Я тебе жизнь устроить хочу, — Авдотья сама же испугалась своего громкого голоса, глянула в окно, не услышали ли ее купцы, и громким змеиным шепотом продолжила: — Я тебе такую трепку задам! Ты мне тут не делай цыганочку! Я тебя кормила, я тебя и замуж отдам. Где это слыхано такое!

Сонька повалилась на колени, на ее голубых глазах выступили слезы:

— Тетушка. Ну что ты, родная! Какой купец! Он же меня увезет отсюда! Тетушка, за что же!

— Тихо ты, — испуганно шептала Авдотья, шевеля тонкими губами, — тише! Он мужик хороший, я же тебе добра желаю! А ну встань, встань, кому гутарю!

— Ни за что не встану, ни за что! — Сонька повалилась к ногам тетки и заунывно стонала одно и то же. — За что тетушка! Помилуй!

Авдотья всеми силами пыталась унять племянницу, но та и слышать не хотела слов тетки, и только громче выла.

— Бесноватая! Дура! — шипела Авдотья, вцепляясь в плечи Соньки, как коршун лапами. — Не дай же бог тебя купцы услышат, шальная! Я с тебя шкуру спущу! — Авдотья натерпелась за всю жизнь и потому не готова была отступать от своего задуманного плана, должна же была она хоть немного пожить хорошо, пожить только для себя.

— Тетушка! Только не он, хочешь прогони из дома! — «Хорошая мысль, — подумала Авдотья, — да только не теперь».

— Сказала б раньше, так я бы и прогнала! Тарас хороший мужик! Дура! Опомнись! Поднимись же!

— Тетушка, помилуй, помилуй! — Сонька не поднимала глаз, она вцепилась в подол теткиной юбки и стонала и выла в пол.

— Своенравная девица, вся в свою мать, тьфу на тебя! Тьфу! — и уже не стараясь поднять девушку, Авдотья стала пытаться вырвать подол из ее цепких рук. — Тьфу говорю! Дурная! Отпусти! Тебе говорят! Ой, шуму наделаешь! Шо же будет! Тише! Отпусти!

К ужасу Авдотьи, в этот момент вошли два купца, застав эту сцену в самом разгаре. Девушка вспыхнула, вскочила, отбежав в угол, Авдотья, поправив передник, расплылась в скользкой улыбке, и уехавшее набок лицо немного вернулось на прежнее место.

— Это вам, матушка, — сказал Никола, подавая ей мешок соли.

— Ой, счастье-то привалило! — заохала тетка. Она взяла мешок и показно для девушки поставила его на полку. — Не знаю, как вас и благодарить-то, милые купцы!

Сонька злилась, щеки ее пылали, она буквально ощущала на себе взгляды гостей.

— Вы на нее не смотрите, она воспитанная девка, стеснительная больно, — всё с той же скользкой улыбкой она пихнула Соньку в бок, и хотя нижняя часть ее лица безупречно отыгрывала роль добродушной хозяйки, брови и губы никак не хотели возвращаться на место, что делало лицо похожим на маску.

— Это ничего, — прогремел Тарас, — это даже хорошо, — и он залился смехом, понимая все, что здесь происходило в их отсутствие. От этого хохота у Соньки пошли мурашки.