Пирс

— А помнишь, как мы с тобой за рыбой ходили, и ты малой упал прямо головой в ил — все так же без улыбки вспоминал Трифон забавные истории из детства Ивана, только ведь этими воспоминаниями он и жил все это время. Все было в его голове, как альбом, собранный из разных цветных картинок. И хоть Иван и чувствовал отцовскую теплоту, все же Трифон был, как всегда, серьезен и скуп на ласку. Они проболтали добрых полсуток. Напряжение и неловкость испарились, и Иван наконец-то чувствовал, что он дома.

— Да, ловец из меня худой вышел, я и ныне-то не шибко умею.

Трифон постучал по плечу сына:

— Ничего, научишься, — выдержал паузу Трифон, заметив, как Иван глядит на конверт на столе.

— Скоро снова война, Иван, — произнес отец, резко помрачнев, он достал из конверта листок и протянул его Ивану. — Приказ пришел, собирать казачков надобно.

Парень внимательно прочитал приказ, написанный холеной рукой.

— И ты как сын мой, со мной пойдешь плечом к плечу, — продолжал Трифон забивая люльку, перед Иваном стоял с детства ему знакомый образ грозного атамана.

Иван с испуганной улыбкой поглядел на отца:

— Какой из меня воин, отец, не смеши. Я муху обидеть боюсь, а тут человека ранить!

Старик сделался хмурым, как туча:

— Муху говоришь? А я тебе так скажу: муха в твой дом не залетит, чтобы жену твою обесчестить, — Иван вздрогнул — муха тебя с землей сравнять не хочет, и детей твоих рабами сделать не собирается, или горло ножом перерезать… — после этих слов повисло тяжелое молчание. Парень глядел на дым, что выдыхал отец.

— Когда приходит враг на твою землю, его надо бить, бить как собаку.

— Отец, но ведь не всегда на нашу землю идут, как часто наши солдаты ни за что гибнут на чужих землях.

Трифон замешкался, никогда в жизни он не ставил под сомнения приказы вышестоящих:

— Нападение это тоже защита, ты мало что в этом смыслишь, ты еще зеленый совсем, и тем паче, что у барина своего совсем изнежился! — он ужасно ревновал Ивана к этому самому барину, слова сына «он мне был как отец» не выходили из его головы. — Весь мир должен знать! Страна наша как улей большой — руку не суй! Пропадешь!

— Отец, но это же не верно, иначе должно быть, зачем воевать, зачем делить людей на своих и чужих, ведь когда убиваешь своего врага, ты вмести с тем убиваешь любимого мужа или сына.

— Вздор, не убьешь ты — убьют тебя.

— Да зачем вообще кому-то кого-то убивать, ведь все из за чего? Из-за земли, власти? Так коли сделать землю общим достоянием, всех-всех людей, независимо от того, кто и где родился, так и воевать не придется.

— Это ж ты мне поговори! Не придется! А кто ж поделит поровну? — от такой чуши Трифон весь вспыхнул. — Испокон веков земля наша была землей предков наших, они за эту землю кровь проливали, а ты мне теперь гутаришь этот вздор! Твоя родина, твоя мать, щенок, слышишь — прогремел Трифон, — бог отец, родина мать, а ты что, свою мать предать решил? Может, ты и в Бога нашего не веруешь? — он перевел дыхание, конечно барин ему такому вряд ли научил. — И к тому же вкусный кусок все захотят, а земли пустые не плодородные пустовать будут.

— Так не надо ничего делить, все общее отец, и власти не надо, вся власть среди людей поделена, у всех ценности общие, у всех права общие. Так если наши прадеды грешили, убивали, за землю, что Бог равно всем дал, так не значит это, что и мы должны по их стопам. Родиной должна стать земля равно для всех — Иван осекся, Трифон ударил кулаком по столу со всей силы, крынки зазвенели.

— Ты что это такое говоришь? Грех? Это что ж! Я русскую землю всю жизнь защищал — и это грех? Это друзья мои, грудью от врага матерей и детей защищали под иконами, и это по-твоему грех? Так мой сын говорить не смеет! Это тебя тамошние натаскали? Али книг начитался причудливых! Тьфу! — Иван весь съежился от крика отца и в свете пыльного окна казался невзрачным и маленьким, и только глаза его упрямо блистали. — Только я тебе так скажу: не бывать такому, — немного умерил пыл атаман, — Бог на небе, Царь на троне, а мы ему служим, а крестьяне поля возделывают, а казаки воюют и Его светлую волю исполняют, а вот этот вздор ты оставь. Нечего мне тут. Господи, стыд-то какой, это все твой барин, я бы ему голову-то светлую да с его барских плечей!

— Так как же, отец, что ж по-твоему важнее этого не может быть человеческих отношений? — выпалил Иван, затронутый словами отца про Александра Митрофаныча.

— Выше долгу, сынку, ничего не может быть.

— И что даже я для тебя не выше долгу? — проговорил едва слышно Иван после небольшой паузы.

Трифон раздраженно отложил люльку, которая никак не раскуривалась от сырого табака, и нервно откашлялся.

— Есть закон, сынку, есть, и он писан не нами, не нам его и нарушать, мы люди, отдавшие свою жизнь на служение родине, чести, Богу!

— Так не лучшим ли служением будет воспитание новых добрых поколений? Образование деревень и сел… А? Процветание России… — продолжил после долгой паузы Иван, вспоминая аргументы из слов барина.

— Ага! Значит, ты все-таки признаешь Родину свою?