Пирс

— Это хороший вопрос, Иван, ты молодец, — на этих словах Иван всегда чувствовал небольшую гордость. — все так, и надо бы было что сделать? Дать всем им вольную и пустить на свободу, да? — Иван сосредоточенно кивнул. — Всему свое время. Я тебе объясню: есть у матери ребенок, и она его кормит и лелеет, можно ли считать, что она лишает его свободы? — Иван отрицательно замотал головой. — Верно. А теперь представь, что ребенку тому уже лет тридцать, а мать его все кормит да от своей ноги не отпускает, лишает она его свободы?

— Получается, лишает.

— Верно, так и тут, нельзя давать свободу тому, кто не знает, что с ней делать. Отпусти сейчас всех крепостных, куда они пойдут? Верно, некуда им деваться. Должно прийти время, общество должно созреть, сами мужики к тому созреть должны. Или, как минимум, гнет их должен им надоесть безгранично. И тогда, и то может быть поменяется привычный всем уклад, а пока мы только и можем, что готовить почву для такого великого шага для человечества — как свобода. Пока люд не стал образованным, просветленным, страшно давать им в руки свободу, это равно тому, как дать саблю или мушкет неосознанному ребенку.

Жизнь с барином, которая стала теперь только воспоминанием, сменялась бы эпизодом за эпизодом перед глазами Ивана, да только в своих размышлениях он уже добрел до берега, и на старом коричневом пирсе увидел родную и любимую свою фигуру, то была Сонька. Все мысли тут же улетучились, и он ускорил шаг, Сонька пошла навстречу.

Чем меньше между влюбленными становилось пространство, тем сильнее их друг в другу тянуло, и они ускоряли шаг, пока как два магнита не сплелись в объятиях. Они не говорили ничего и какое-то время просто дышали друг другом.

— Сонька, какой ужас, какой ужас, — начал Иван.

«Неужто ему все известно, какой позор, какой кошмар», — подумала Сонька.

— Тебе уже все известно? — она смотрела на него большими влажными глазами.

— Да, я и не думал, что ты тоже уже знаешь.

Сонька еще сильнее прижалась к нему:

— Я первая узнала. Что же делать нам?

— Знай одно, что что бы ни произошло в жизни, нас ничто не разлучит!

— Ты что-то придумал?

— Нет, к сожалению, пока ничего, но я придумаю. Ты не переживай, так случалось у многих, у кого ни спроси в деревне, ждут ведь.

— Чего ждать, я не понимаю, это ужасная традиция.

— Я согласен, ласточка ты моя, конечно, ужасная, пережиток прошлого, но ты не думай, не печалься, я все придумаю. Все же хорошо, ничего страшного.

— Как не страшно? Как не страшно? Что ты говоришь такое!

— Сонька, не каждый ведь погибал.

Девушка отстранила Ваню:

— И что же? Это ведь хуже смерти!

— Я и не думал, что ты так расстроишься.

— Что? А что я по-твоему должна радоваться? Да как ты подумать мог! Как покойно принять эту новость! Коль и ты за этого проклятого черта, то уходи с глаз моих долой! Я тебе не такая, коль буду замужем, я гулять не буду! Понял? Отрекаешься от меня? От слов своих? — выпалила Сонька, уже обдумав все мысли Ивана, которые, казалось ей, она прекрасно понимала и сделала выводы.

— Ты чего такое говоришь? От чего я отрекаюсь, я лишь иду на войну, и то я еще не решил, может я уговорю отца…

— Войну? — вспыхнула Сонька.

— Ну да, война же, ты же первая узнала, всех казаков зовут, отец мой хочет, чтобы я рядом шел.

Сонька кинулась на шею Ивана и так же быстро отпустила его

— Да что ж с тобой, отчего ты вся не своя?

— Иван, — она взяла его за руки. Он был перед ней кучерявый с едва пробивающимися усами, друг детства и нынешняя любовь, и теперь вся ее жизнь находилась в его руках. — Сегодня пока мы гуляли, к нам в дом пришла беда, не перебивай, дай договорю. Авдотья пустила двух купцов… — и Сонька поведала Ивану все, что произошло за те часы, пока он так беспечно разговаривал с отцом и седлал на его вороного. Чем дальше они говорила, тем тише становился ее голос, ей до жути страшно было, что Иван бросит ее, снесет все на судьбу на волю бога, или не поверит и уличит ее в скверных мыслях. Она перешла на почти шепот и притом говорила так быстро, что Иван еле различал ее слова, и ему приходилась напрягаться всем своим сознанием, чтобы понять, что же она хочет донести до него.

— И что же, что же?

— Меня сватать собираются.

Иван издал непонятный звук, то ли стон, то ли вздох, теперь он никак не мог уехать на войну, что делать, теперь жизнь загнала его с двух сторон и ожидала, что же он в ответ сделает.

— Нет смысла предаваться панике, ласточка моя, на всякую дверь свой ключ, нужно только как следует подумать.

От этих слов девушка улыбнулась, вот ее защитник и ничего теперь ей не страшно, ее хрупкое тело доверчиво расслабилось в руках Ивана.

— Мой отец благословил нас, а значит, полдела сделано, тетка твоя уважала всегда моего отца, как и все в деревне, против него она не пойдет. — О том, что было в доме Соньки, Иван решил умолчать, он не любил заниматься копанием в грязи, было и было, и к тому же теперь ему было все ясно, все сошлось. — Он нам поможет, насчет войны он уступит навряд ли, в любом случае воевать я не хочу.

— Почему? — искренне удивилась Сонька.

— Я не хочу убивать людей.