Писарро

Алонсо. Да, в лагере Писарро жалеть несчастного – на это нужно прощение… (Смотрит в дверь.) А на востоке как будто уже сквозят во тьме полоски света. Если так, – мне остается час жизни. Нет, не буду следить за приближением зари. Во мраке этой кельи моя последняя мольба к тебе, Благая Сила, о жене и о ребенке. Дай прожить им в целомудрии и мире, дай им чистоту души – все другое не ценно. (Уходит в глубину пещеры.)

Часовой. Кто тут? Живо отвечай! Кто тут?

Ролла (за сценой). Монах. Я пришел навестить узника.

Входит Ролла, переодетый монахом.

Скажи, приятель, не Алонсо ли, пленный испанец, сидит в этой тюрьме?

Часовой. Он самый.

Ролла. Мне нужно с ним поговорить.

Часовой (преграждая ему дорогу копьем). Нельзя.

Ролла. Он мой друг.

Часовой. Да будь хоть брат – нельзя.

Ролла. Какая судьба его ждет?

Часовой. Он умрет на рассвете.

Ролла. О!.. Значит, я пришел во время.

Часовой. Как раз во время, чтобы увидеть его казнь.

Ролла. Солдат, мне нужно с ним поговорить.

Часовой. Назад! Назад! Нельзя.

Ролла. Молю тебя, хоть минуту…

Часовой. Напрасно хлопочешь – мне дан самый строгий приказ.

Ролла. Я видел, оттуда вышел только что посыльный.

Часовой. У него был пропуск за подписью, которая для нас закон.

Ролла. Взгляни на эту золотую цепь, на эти драгоценные каменья. В твоей родной стране они составят для тебя и для твоей семьи огромное богатство, о каком ты и мечтать не смел. Бери – они твои. Дай мне побыть с Алонсо одну минуту.

Часовой. Прочь! Ты вздумал меня купить? Меня! Коренного кастильца! Я знаю свой долг.

Ролла. Солдат! Есть у тебя жена?

Часовой. Есть.

Ролла. И дети?

Часовой. Четверо – славные мальчуганы, такие бойкие!

Ролла. Где они у тебя?

Часовой. На родине, в деревне – в той самой хижине, где и я родился на свет.

Ролла. Ты любишь детей и жену?

Часовой. Люблю ли? Видит бог, как люблю!

Ролла. Солдат! Вообрази, что ты приговорен к смерти – к жестокой казни в этой чужой стране. Какая была бы у тебя последняя просьба?

Часовой. Чтобы кто-нибудь из товарищей отнес мое предсмертное благословение жене и детям.

Ролл. А если бы этот товарищ стоял у входа в твою тюрьму… И тут ему сказали бы: «Твой друг и соратник умрет на рассвете… но тебе, его товарищу, нельзя поговорить с ним ни минутки… Нельзя отнести его предсмертное благословение бедным детям и горюющей жене», – что ты подумал бы о том, кто прогнал бы товарища от порога?

Часовой. Чего ты хочешь?

Ролла. У Алонсо есть жена и сын… Я пришел только за тем, чтобы принять для нее и для ее младенца последнее благословение от моего друга.

Часовой. Входи. (Удаляется.)

Ролла. О добрая природа! К тебе прибегнуть – и никогда мольба не будет напрасной. Все на земле, в чем дышит жизнь и что одето телом – и человек, и зверь, житель дикого леса или воздушной высоты, – несет в своей груди родительское сердце, и это сердце ты обвила неразрывной нитью любви к детенышу: потянешь» – и вновь оно с тобой. Кровавый коршун рассекает бурю стальным крылом, но грудь его, над сердцем, одета в мягкий пух, как у лебедки, и над своими бесперыми птенцами горлинка не склонится нежней!.. Да, он выходит, запирает наружные ворота… Алонсо! Алонсо! Друг! Ах… мирно спит! Алонсо… вставай!

Алонсо. Как! Мой час истек?… Что ж. (Выходит из глубины сцены.) Я готов.

Ролла. Алонсо, узнаешь?

Алонсо. Чей голос я слышу?

Ролла. Роллы. (Сбрасывает плащ.)

Алонсо. Ролла! Мой друг! (Обнимает его.) Святое небо! Как ты прошел сквозь стражу? Неужели эта одежда… «Ролла. Стражник пропустил меня. Нельзя терять ни мига на разговоры. Я эту рясу сорвал с убитого монаха, когда шел сюда по полю битвы; она послужила мне пропуском в твою тюрьму. Теперь бери ее ты – и беги!

Алонсо. А Ролла?

Ролла, Останется здесь за тебя.

Алонсо. И за меня умрет? Нет! Лучше мне всю вечность на дыбе.

Ролла. Я не умру, Алонсо. Писарро нужна твоя жизнь, не жизнь Роллы; ты скоро вырвешь меня из тюрьмы; а не вырвешь – ну что ж? Я одинокий, подточенный чинар среди пустыни: никто его не ищет, не живет под его сенью. А ты – ты муж и отец. От твоей жизни зависит жизнь милой жены и беспомощного младенца. Иди, Алонсо! Иди! Спаси не себя – Кору спаси и ребенка!

Алонсо. Друг! Не тревожь моего сердца, Я приготовился умереть в мире.

Ролла. В мире? А ту, для которой ты поклялся жить, предашь безумию, горю и смерти? Потому что, поверь, я оставил ее в таком безысходном отчаянье… Только твое немедленное возвращенье вернет ей рассудок.

Алонсо. О боже!

Ролла. Если ты и сейчас колеблешься, слушай, Алонсо: ты знаешь, конечно, что Ролла, дав слово, всегда его держит. Так вот: если из упрямой гордости ты откажешь другу в высоком счастье – спасая тебя, сохранить жизнь Коры, – клянусь священной правдой, никакая сила в мире не заставит меня отсюда уйти. И тогда утешайся гордым своим торжеством: гляди, как рядом с тобой умирает Ролла, и при этом знай, что Кора и твой сын обречены на гибель.

Алонсо. О Ролла! Ты сводишь меня с ума!