Писатель и балерина

Просцениум затопили вороха белых лилий. И над ними мощно вздымалась готовая обрушиться в золотую раковину зрительного зала густая, как виолончельное соло, неукротимая, как овация, волна аромата – свежего, прозрачного, острого…

Двадцать секунд до полуночи… Десять… Пять… Четыре… Три…

* * *

– Нет, так не пойдет.

Александр Витальевич, директор издательства «Иволга» и по совместительству отец Татьяны и, соответственно, тесть Марка, смотрел строго, но отчасти и снисходительно: мол, что с тобой, несмышленышем таким, поделать, пропадешь ведь, если кто-нибудь разумный не разъяснит тебе, балбесу, что почем.

Марк чувствовал себя первоклассником, незнамо за какие грехи доставленным пред светлые, но грозные очи директора школы: вроде и не виноват ни в чем, но ведь раз привели, значит, уж точно не затем, чтоб почетной грамотой наградить.

– Но… – Даже голос вдруг сел, стал какой-то сиплый, тонкий, как будто детский.

– Ну что – «но»? – терпеливо, но со вздохом продолжал Иволгин-старший. – Все неплохо, а финал провален. Героиня… как ее там, Алина?.. в финале она должна погибнуть, неужели не понятно? Чтоб трагедия была, а не манная каша.

– Но в романе и так уже четыре убийства… – Марк вдруг засомневался: точно ли четыре? Начал подсчитывать мысленно: Петенька из управления культуры, девочка-балерина, директор театра (сердце кольнуло виноватой болью), психотерапевт. Да, четыре, все правильно.

– Вот и правильно, – точно подслушав, кивнул Александр Витальевич. – Напряжение нагнетается, нагнетается, нагнетается… И где финальный взрыв? Где трагедия, я тебя спрашиваю? Героиня в финале должна погибнуть, это же закон композиции.

– Но как она может погибнуть? Ведь Он, безымянный и неизвестный почитатель, ее защищает и оберегает! Она для него – высшая драгоценность!

– Вот поэтому этот твой Он ее и должен убить, – все так же спокойно и терпеливо объяснял тесть. – Чтобы, так сказать, навсегда оставить при себе. Сечешь фишку? – Он хохотнул. Коротко, гулко, как ухает филин.

– Александр Витальевич! – взмолился Марк. – Но это же разрушит всю структуру романа!

– Он мне будет говорить про структуры! – Иволгин раздраженно махнул рукой. – Ты кто? Ты пишешь? Ну и пиши себе. А уж как должен выглядеть готовый продукт, чтоб публика его с руками отрывала, это уж позволь мне судить. Ты в этом ни уха ни рыла не смыслишь. Кто из нас издатель, а?

И он опять засмеялся. Все так же отрывисто и гулко. Ну филин. Как есть филин. И колпак торшера за плечом – как луна: круглая, белая и бессмысленная. И бронзовая торшерная нога – как корявый древесный ствол. И сам Иволгин, оказывается, ужасно похож на филина: круглая голова, маленький рот под пухло выступающими щечками и горбатый носик – как клюв. Почему я раньше никогда не замечал, что у него нос крючком, думал Марк.

Наверное, потому что виделись, что называется, раз в год, и то по обещанию. Александр Витальевич от повседневных забот бизнеса отошел давным‑давно, переложив все дела на плечи Татьяны. Редко-редко когда подключался – вагон с бумагой с таможни вызволить или заказ какой в мэрии заполучить. Иволгин звонил кому-нибудь из старых приятелей – и все моментально решалось: вагон следовал, куда положено, тендер на «вкусный» заказ выигрывало издательство «Иволга», и все возвращалось на круги своя. В дела собственно книжные тесть залезать, в общем, и не пытался. А уж тем более – в, так сказать, внутрикнижные.

Что за вожжа ему сейчас-то под хвост попала?

Прислал за Марком длинный, черный, похожий на катафалк лимузин, к коему прилагались охранники, при одном взгляде на которых сразу вспоминались сказочные двое из ларца, одинаковых с лица. Оба были высоки, плечисты, коротко стрижены, в темных костюмах и белых рубашках с темными же галстуками – ну чисто президентская охрана. В довершение впечатления у каждого за правое ухо уходил витой провод – служебная рация. На лицах не наблюдалось никакого выражения. Как будто они были деревянные. Ну или железные. Роботы-близнецы.

Лимузинное нутро продолжало сходство с катафалком: все черное, да еще и окна затемненные, что снаружи – не разглядишь. «Двое из ларца» разместили Марка на заднем сиденье, сами расположились по бокам. Ей-богу, как будто не к собственному тестю везут, а к какому-нибудь Дону Корлеоне. Свет в салоне был странный – синеватый, мертвенный. «Двое из ларца» выглядели в нем как зомби. Хоть бы пошевелились, хоть бы полсловечка произнесли! Нет, все – молча.

Сейчас один из «близнецов» стоял в углу кабинета, где Иволгин-старший изволил принимать своего автора.

Вот насчет «своего» – это в точку, неожиданно подумал Марк. Он ведь разговаривает со мной как с подчиненным. С самым бесправным из всех подчиненных. Делай, что велено, и не разевай варежку.

Черт, что происходит?