Писатели и стукачи. История литературных доносов

«Вполне вероятно, что или соавтор Аркадия Стругацкого был доверенным лицом чекистского ведомства, или сам Аркадий Натанович, выпускник специфического вуза, был сочтен отбывшим срок "ссылки", и вновь привлечен к сотрудничеству в виде так называемого "агента влияния" – проводника желательных и необходимых с точки зрения КГБ идей и мнений. А еще более вероятно, что и то, и другое одновременно».

Как же и на кого могли влиять писатели? На подрастающее поколение, для которого, в основном, и писали свои книги? Или следует предположить нечто более внушительное? Журналист тонко намекает, предоставляя читателю самому сделать нужный вывод:

«Тут снова вспоминается… бесконечная "схватка бульдогов под ковром" между КГБ и Отделом административных органов ЦК КПСС – с одной стороны, и группировкой "коммунистов-почвенников" в том же ЦК КПСС – с другой».

Придраться не к чему, поскольку сам Борис Натанович признавал, что давление на них прекратилось неожиданно в конце 70-х. Кто знает, может быть, товарищ Брежнев, прочитав какой-то их рассказ, поинтересовался в Госиздате: «А почему этих Натановичей больше не печатают?». Киреев же видит в этой историю только руку КГБ:

«Только в одном случае эта поддержка выглядит оправданной – если в ответ сам писатель делает то, что нужно и выгодно КГБ, причем не просто так, а "от чистого сердца"… И к тому же согласен время от времени служить "разменной монетой" в подковерных баталиях всевластных партбонз (что тоже, заметим, идет на пользу и писателю – ярче становится его диссидентский ореол, – и его кураторам из КГБ)».

В принципе на эту тему можно много чего нафантазировать на потеху публике. Однако отсутствие хоть сколько-нибудь достоверных сведений не позволяет мне эти рассуждения продолжить. Да и сам автор доноса на покойного тёзку своего Стругацкого признаёт, что истину «мы, скорее всего, не узнаем никогда». Думаю, что не узнаем и о том, с какой стати Аркадий так ополчился на Аркадия.

Киреев опубликовал свои домыслы по поводу Стругацких в 2003 году, а через пять лет эстафету обличителя принял Виктор Топоров. Отдавая должное мастерству писателей, признавая их лидерство в советской фантастике 60-80-х годов, Топоров утверждает, что Стругацкие обрекли фантастику «на долгую, мучительную и в каком-то смысле позорную смерть»:

«Творческое кредо Стругацких: беззастенчивое заимствование идей, образов и целых "миров" у Запада… и отчасти у советских коллег… постоянные клятвы в верности идеалам коммунизма… искреннее, по-видимому, преклонение перед всемогуществом КГБ (и осторожные сомнения в его мудрости)».

К счастью, здесь речь идёт лишь о «преклонении» – сотрудничества и в помине нет даже в том, что касается влияния на молодёжь. Но через несколько строк критик снова обрушивается на удачливых писателей:

«Проза Стругацких похожа на финский сервелат, назидательно описанный в те же застойные годы одним из вечных соперников по журналу "Юность": выглядит красиво, пахнет вкусно, а бросишь на сковородку – тут же распускается в какую-то вонючую химию».

Жарить сервелат? Да это просто варварство в эпоху предперестроечного дефицита. Мне бы такое в голову даже спьяну не пришло. Более актуален другой вопрос: чем этот кулинарно-химический пассаж Виктора Топорова можно объяснить? Похоже, ответственный секретарь оргкомитета литературной премии «Национальный бестселлер» таким своеобразным способом боролся с конкурентами – ведь с 1998 года существует литературная премия имени братьев Стругацких, присуждаемая за достижения в области фантастики. Однако повторюсь, даже такой ершистый критик, которым был ныне покойный Виктор Топоров, не решился пересказывать ничем не подтверждённые сплетни о работе писателей на КГБ.

Глава 23. Судьба Вадима Борисова

Вадим Борисов стал известен в диссидентских кругах ещё в 70-е годы. Вполне благополучный сын крупного чиновника из системы советских профсоюзов стал в одночасье противником режима. Насколько я знаю, причиной этого стала прочитанная им самиздатовская книга Солженицына, открывшая ему глаза на то, что происходило в нашей стране при сталинском режиме. Впрочем, на его мировоззрение могло повлиять и ближайшее окружение, хотя в школьные годы он вполне лояльно относился к власти. Мы проучились три года в одном классе в школе недалеко от Патриарших, но об этом времени почему-то написал не я, не кто-то из одноклассников, а совершенно посторонний человек, о существовании которого я тогда не подозревал – Роман Тименчик. В его воспоминаниях об одном из редакторов подпольного правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий», филологе Габриэле Суперфине, есть несколько строчек и о Диме: