Писатели и стукачи. История литературных доносов

Не стану пояснять, о ком идёт тут речь, замечу лишь, что «Люда» – это Люда Штерн, которая была советчицей, а в некоторых случаях даже ангелом-хранителем Довлатова. Всем этим оскорблениям, которыми он осыпал знакомых журналистов и литераторов в письме, есть очень простое объяснение. Когда нам не везёт, гораздо проще искать причину не в себе, а в окружающей жизни, в тех же приятелях, которые не смогли или не захотели нам помочь, или в других литераторах, которые

Облыжные обвинения и ёрничество весьма характерны для писем Довлатова этого периода. Любопытное наблюдение он сделал и в письме Юлии Губаревой:

«Многие героические диссиденты превратились либо в злобных дураков, как М., либо (как это ни поразительно) в трусов и приживалов из максимовского окружения, либо в резонеров, гримирующихся под Льва Толстого и потешающих Запад своими китайско-сталинскими френчами и революционно-демократическими бородами».

Скорее всего, инициалом «М» Довлатов зашифровал Владимира Максимова – основателя и главного редактора парижского журнала «Континент» он не решался обругать даже в письме своему приятелю, во избежание огорчительных последствий.

В начале 80-х Довлатов участвует в создании газеты «Новый американец». Вроде бы появилась возможность для опубликования своих заметок, но и тут ему не нравится, о чём и сообщает в письме Ефимову:

«Я здесь веду себя хуже и терпимее ко всякой мерзости, чем в партийной газете. Но и стукачей там было пропорционально меньше, и вели они себя не так изощренно. Боря Меттер, например, оказался крупным негодяем. Орлов – ничтожество и мразь, прикрывающийся убедительной маской шизофрении. Он крайне напоминает распространенный вид хулигана, похваляющегося тем, что состоит на учете в психоневралгическом диспансере… Короче, мне все опротивело».

В сборнике рассказов «Наши», вышедшем в 1983 году, достаётся даже Бродскому. Довлатов, вспоминая о своей тётке, которая работала секретарём редакции в издательстве, высказал и собственное отношение к творчеству поэта:

«Тетка редактировала Юрия Германа, Корнилова, Сейфуллину. Даже Алексея Толстого. Среди других в объединение пришел Иосиф Бродский. Тетка не приняла его. О стихах высказалась так: "Бред сумасшедшего!" (Кстати, в поэзии Бродского есть и это)».

А ведь Бродский был чуть ли не главным его благодетелем в Америке, помогая сделать литературную карьеру. Вроде бы Довлатов должен быть по гроб жизни обязан будущему нобелевскому лауреату, и нечего по поводу его стихов язвить. Однако, как выясняется, одно другому не мешает.

Особые отношения связывали Довлатова с Игорем Ефимовым – именно Игорь Маркович, ещё в то время, когда оба жили в Ленинграде, внушил Сергею Донатовичу, что он талантливый писатель. В Америке дружба двух бывших ленинградцев продолжалась. Несколько книг Довлатова появились на прилавках магазинов благодаря Ефимову, который основал маленькое издательство под громким и знакомым каждому питерцу названием «Эрмитаж». В свою очередь, Довлатов размещал бесплатные объявления издательства в газете «Новый американец», основанной опять же выходцами из Ленинграда.

Дружба двух новоявленных американцев длилась семь лет, а закончилась в один момент. Судя по всему, причиной стали какие-то претензии, связанные с денежными делами, либо набиравший ход Довлатов стал относиться с некоторым пренебрежением к старому товарищу. Но год спустя «больной и старый» Довлатов сделал попытку примирения, написав Ефимову краткое письмо, в котором попросил прощения. Ефимов ответил многостраничным посланием, изложив в нём по пунктам все свои претензии, а в заключение дал довольно язвительный совет:

«Олеша прославился повестью "Зависть". У Вас есть все данные, чтобы написать на том же уровне повесть "Раздражение". Сюжет даже неважен. Это может быть просто серия портретов людей, сильно задевших вас в жизни. Но не умелые зарисовки с натуры (в этом-то Вы набили руку), а портреты – в буре тех чувств, которые эти люди в Вас вызвали. Мне кажется, можно взять любой персонаж, проходящий сквозной линией через Ваши писания».

Совет вполне разумный – мне уже не раз приходилось писать о том, что если не хватает вдохновения, его заменит злость. Впрочем, Ефимов предпочёл другое слово – «раздражение». А вот как ответил своему земляку Довлатов:

«Единственное, с чем я могу согласиться – это моя страшная раздражительность и невоздержанность, которые не полностью, но хоть процентов на 50 связаны с насильственной трезвостью, но с этим я согласен, хотя все-таки надеюсь, что между раздражительностью и ненавистью есть большая разница… Справедливо и то, что по натуре я очернитель, как бы я ни старался представить этот порок – творческим занятием, но это – правда».