Писатели США о литературе. Том 2

Но ведь жить как-то нужно. Те, кто ведает средствами массовой коммуникации, и те, кто потребляет их продукцию, по сути дела, оказываются в одной упряжке. Приходится снова и снова производить вещи, которые самих их создателей не приводят в восторг и еще меньше в умиление, чтобы снова и снова покупать другие вещи, которые им, в общем, не нравятся и еще того меньше необходимы. Если бы все сводилось к изготовлению и приобретению каких-нибудь необыкновенных ластов для плавания, автомобилей двуцветной окраски и телепрограмм вроде «Дымка», положение было бы не таким уж серьезным. Но беда в том, что и вещи серьезные изготавливаются (и приобретаются) с той же бросающейся в глаза несерьезностью.

Вот хотя бы такой пример. «Мост через реку Квай» и «Не склонившие головы» — великолепные фильмы, но ни тот, ни другой нельзя назвать серьезным*. Сделаны они очень умело и смотрятся с большим интересом; но все усилия их создателей направлены к тому, чтобы зрители остались на безопасном удалении от реального опыта, который в этих фильмах как раз по этой причине и не мог отобразиться. То безумие, которое эскизно запечатлено в «Мосте через реку Квай», на самом деле куда более опасно и куда более распространенно, чем можно заключить по фильму* Что касается «Не склонивших головы», то сама мысль, будто негр и белый могут проникнуться взаимной любовью и для этого надо только на долгое время сковать их одной цепью, настолько фантастична и настолько не вяжется с реальностью, что ее можно расценить лишь как одно из новомодных и явно болезненных заблуждений либерального толка, даже если вы не сомневаетесь в желательности самой любви на таких условиях. Цель подобных фильмов — не обеспокоить, а поддержать уверенность; они не отображают реальность, а лишь перетолковывают ее факты так, чтобы мы могли с ними примириться. Они подрывают нашу способность воспринимать мир таким, каков он есть, и нас самих такими, каковы мы на деле.

В сущности, массовая культура (как и «серьезная», если брать пьесы вроде «Дж. Б.») свидетельствует лишь о растерянности американцев перед лицом того мира, в котором мы живем. Похоже, мы просто не хотим знать, что и вправду живем в этом мире и подвержены тем же самым катастрофам, тому же самому безумию, порокам и радостям, с которыми человечество сталкивалось веками, упорно стремясь их понять. И, разумеется, все это имеет самое прямое отношение к Америке и к тем надеждам, которые с Америкой связывались; теперь, когда на смену надеждам столь явно, пришло разочарование, оказалось, что в самих этих надеждах скрывался отказ признать существование неприятных сторон человеческой природы, нежелание отдать себе отчет в неоднозначности и несправедливости любой социальной структуры, в общем, нежелание отдать себе отчет в том, что мы есть на самом деле. Американский образ жизни потерпел неудачу—и в лопытках сделать жизнь людей счастливее, и в попытках сделать самих людей лучше. Мы не хотим этого признать, и мы это не признаем. Мы упорствуем в убежденности, что бездуховность и преступные наклонности наших детей — результат какой-то ошибки в расчетах (которую можно поправить); что безбрежная и бесцельная враждебность, воцарившаяся в наших городах и сделавшая жизнь в них опаснее, чем где-либо на земле, создается и нагнетается кучкой сбившихся с пути; что повсюду в нашей стране вопиющее отсутствие искренних убеждений и морального авторитета личности служит только еще одним доказательством присущих нам, и в общем-то вызывающих симпатию, коллективизма и демократичности. Мы оказались во власти очень жестокого противоречия между тем, чем мы хотели быть, и тем, что мы собою представляем в действительности. И даже думать нечего, что мы сумеем стать такими, какими хотим стать, пока не испытаем потребности постичь, почему жизнь, которой мы здесь живем, по большей части оказывается такой пустой, бескрылой и безобразной.

Вот это и должно стать задачей художника,—художника, который, по сути, ничего не имеет общего с массовой культурой, как бы часто ни приглашали многих из нас дать интервью по телевидению. Быть может, жизнь и не походит на ту выдержанную в черных тонах, неизъяснимо прекрасную, полную таинственности и духа одиночества картину, какой обычно предстает она в сознании художника; но она, во всяком случае, и не та залитая солнцем площадка для игр, на которой американцы столь часто теряют сначала личность, а потом и душу.