Мы тогда жили в пользующемся «дурной репутацией» районе Бедфорд-Стайвесант в Бруклине, и школа Чака была смешанной (хотя обучение было тогда раздельное). Дело происходило незадолго до того, как бегство белых из этого района приняло массовый, панический, беспорядочный характер. Учительница прочла вслух несколько страниц из книжки в классе, и вечером за столом я спросил Чака, как их восприняли.
— Да все прошло прекрасно, папа!—сказал он.—Все были в восторге от книжки.
Но потом, нахмурившись, он добавил:
— Только знаешь, никто в школе понятия не имеет о
негритянской культуре и негритянской истории.
— Не надо удивляться, что белые ребята об этом ничего не знают,—сказал я.
И, с гордостью указав на себя, он сказал:
— Я единственный в школе, кому хоть что-то • известно о негритянской истории и культуре.
Я взглянул на него и чуть не расхохотался—так он был горд и счастлив. И в то же время мне хотелось плакать, когда я думал обо всех этих черных подростках, повсюду в Америке окруженных, по выражению драматурга Теда Уорда, густым белым туманом, не ведающих, что когда-то такие же чернокожие, как они, кое-что значили, и потому не верящих, что сами они хоть чего-нибудь в жизни добьются.
Моей дочери Барбаре было шесть лет. Мы жили на Лафайет-авеню, занимая полуподвал и первый этаж небольшого дома. Часами Барбара просиживала в гостиной на первом этаже, прилипнув к идиотской игрушке со светящимся экраном. Ей было все равно, что показывали, она смотрела даже рекламные передачи. Мы сочли это свидетельством рано сформировавшегося вкуса, ибо уже в столь юном возрасте наша дочь почувствовала, что рекламные передачи нередко делаются лучше, чем основные программы. Но в конце концов туман, застилавший глаза (разумеется, наши), рассеялся, и мы поняли истинную причину: Барбара все ждала, что экран покажет что-то от нее самой, что появятся чернокожий мужчина или женщина, изображенные достойно; ведь разницу между настоящим достоинством и духом передачек вроде «Эмоса и Энди» она уже умела чувствовать. Раза два за все то время, что она упорно и со страстной надеждой глядела в телевизор, на экране мелькало черное лицо, и тогда она стремглав бросалась к нам вниз, крича: «Папа! Мама! Там негра по телевизору показывают!» Но не успевали мы добраться ДО гостиной, как черное лицо уже исчезало.