К сожалению, никому ещё не удалось описать мучительно однообразный и изнурительный промышленный труд. Как ни странно, лучше всех сумел сказать об этом Чарли Чаплин в картине «Новые времена». Он создал образ рабочего, окончательно изношенного к сорока Годам, человека, не способного угнаться за темпом конвейера. До сих пор никому еще не удалось выразить разочарование рабочего в жизни, его отчуждение от процесса творчества; никто .не сумел , рассказать о его тщетных попытках разрешить материальные и духовные проблемы своего бытия. Вместо этого литература сосредоточивает внимание читателя на сексе, жестокостях, извращениях, на пагубных последствиях бездушного, безрадостного круговорота современной американской жизни. Никто не запечатлел Нью-Йорк, парализованный шестидневной забастовкой транспортных рабочих. А между тем это характерный штрих в картине современного индустриального труда, примечательная черта века пролетариата, века, его страданий и битв, Пока еще нет книг, рассказывающих о попытках рабочего снизить лихорадочный темп жизни, о его повседневных трудностях. Никто не отразил нежелание рабочего вести бессмыс-леннукэ и жестокую войну во Вьетнаме, создающую атмосферу, в которой для каждого юноши естествен отказ от призыва в армию. Американским писателям не удалось отразить священную борьбу за мир, являющуюся характерной чертой жизни нашей молодежи. На осуществление этой задачи потребуется время. Тема борьбы за мир уже начинает звучать в нашей поэзии и народных песнях. Я убежден в том, что она найдет воплощение и в наших рассказах и романах.
Но одним из самых существенных пробелов в американской литературе является отсутствие книг о героической борьбе негритянского народа, рабочих-негров. Уже много лет в США, то затухая, то вновь разгораясь, идет гражданская война, она проявляется иногда в мощных взрывах, подобных-
недавним событиям в Калифорнии или тем, о которых мы читаем сейчас в газетах.И говоря об образе рабочего в нашей литературе, не следует забывать о том, что 95 процентов негритянского населения— рабочие.
Есть основания утверждать, что в американской литературе начался расцвет, порожденный молодыми негритянскими талантами нашей страны. Я думаю, что благодаря ему в нашей литературе складывается новое направление. И вьрсод негров на литературную арену будет, возможно, способствовать появлению рабочего в нашей литературе.
Я думаю, что число новых писателей, которые уже заявили о себе в литературе как крестоносцы мира, будет расти по мере эскалации опасности, угрожающей американскому народу и всему миру. Я вижу молодых писателей, пришедших из рабочей среды, писателей, знающих страдания и мечты рабочих. Это им, сыновьям и дочерям наших трудящихся, предстоит создать образ рабочего на страницах своих книг.
Рассказ — вещь бесконечная. Удивительно, какую малую частицу этой бесконечности удалось до сих пор показать писателям вообще в
и как мало ее форм доступно одному писателю,— это относится и ко мне, относится больше, чем к любому другому.В самом сюжете рассказа таится немало возможностей, а уж все остальное, что составляет рассказ, поистине неистощимо. Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ. Пока есть на свете писатели и пока у них есть желание писать, рассказ волен облечься в любую форму, избрать себе любой размер, любой стиль, он даже волен разрушить и первое, и второе, и третье.
Рассказ — самый безыскусственный жанр литературы — возникает из живой беседы, шуток и сплетен, уловок и импровизаций людей, одаренных талантом рассказчика, возникший в те времена, когда люди не умели писать и не было ни бумаги, ни печатных машин, когда в мире еще не было литературы. Тогда почти в каждой семье имелся хотя бы один искусный рассказчик, иногда несколько, а то и все члены семьи славились умением рассказывать.
Зачем нужен рассказ? Чтобы рассказывать и слушать. А рассказывая, можно сделать что угодно: рассмешить, развлечь, увлечь, отвлечь, наставить—ведь рассказ всесилен! Он может быть прославлением живущего и трауром по ушедшему, иногда и тем и другим. Он может быть гневной анафемой или ликующей хвалой.
Я остро сознавал все это раньше, еще более остро я сознаю .это сейчас. И так же, как в те дни, меня мучит сейчас сознание моей огромной, неискупимой вины, моей невыносимой, непостижимой неудачи: я ничего не сумел выразить, ничего. Как это случилось? О чем я думал, глупец?