Писатели США о литературе. Том 2

Шекспир заимствовал сюжеты для своих драм, в том числб «Ромео и Джульетты» и «Отелло». В Англии форма романа была существенно обогащена и расширена: Ричардсон привнес в' роман эпистолярное начало* а Дефо обратился к форме дневника. У Фильдинга и Джейн Остин роман становится микрокосмом общества, а Диккенс пристраивает к просторному дому романа еще одну комнату—зал судебных заседаний—с целью обличения социального зла. В XIX веке пухлый роман, передающий торжественную музыку быстротечного времени, настолько приближается по сути к некогда непритязательному жанру новеллы, что Теннисон утверждает, будто в идеале роман станет «продолжаться,, до бесконечности». И всегда, во все времена и во всех произведениях, вплоть до современности, всепроникающей и все-связующей нитью романа была любовь. Французы говорят: «Без адюльтера нет романа». И хотя подобное утверждение более справедливо в отношении их собственных романов, чем английских, действительно трудно представить себе роман, даже лорда Сноу, без, Как говорится, «любовного интереса».

Я склонен считать, что это скорее особенность романа как жанра, чем правдивое отображение нашей жизни. Помимо любви существуют и другие, важные для нас стороны жизни, но как профессиональный литератор, которому приходится иногда читать и слабые роману, я неоднократно замечал, что как раз эти стороны и наиболее трудно поддается изображению в романе, Болезнь и страдание всецело поглощают тех, кто испытывает их, но если восемьсот страниц любовных перипетий' могут йас захватить и мы сопереживаем всем мукам любящих, то описание болезней и страданий; как бы мы ни сочувствовали герою, очень скоро начинает нас утомлять. Точно так же огромные суммы денеГ, столь завораживающие в действительности, в романе интересуют нас лишь в том случае, если приобретение богатства способствует окончательному соединению героя и героини, а это является главным и единственным желанием каждого читателя. В самом деле, тем и демократична художественная проза, тем И отличается ее мир, чистый и свежий, от обыденного, что в реальной жизни богатые и знаменитые привлекают нас больше, чем бедные и униженные, а в романе все обстоит иначе. Даже ум героя не делает его для нас привлекательнее. Нет, в этом странном, все и всех уравнивающем мире романа человек должен заслужить наш интерес силой своих—как бы это Поточнее сказать—подлинных чувств.

И тогда возникает смутная догадка, что роман по своей природе сентиментален. Я употребляю это слово не в его негативном значении, а как один из терминов, которым мьг пользуемся в литературе. Этого термина нет еще ни в Новом завете, ни в «Беовульфе», ни в «Скованном Прометее», ни в «Одиссее», ни в «Потерянном рае». Мы встречаемся с этим понятием, как и с другими- новыми словами и понятиями, в ^Божественной комедии», и, по-видимому, само это. понятие появляется, в Италии в конце средневековья, в период возникновения капитализма. Именно тогда, когда человеческая ценность стала определяться в денежном выражении и люди превратились в придаток производства, все, что не относилось к экономике, ушло в подполье, то есть в литературу. Трудно себе представить, но, вероятно, средневековый человек с его ощущением грандиозности случившейся -до него вселенской драмы грехопадения и искупления, сжившийся с мыслью о возможности греха и раскаяния, меньше, чем мы, нуждался в заверениях, что его эмоций важны и что его внутренняя жизнь и место в обществе представляют собой единое целое. Даже и сейчас, например, фундаменталисты' не принадлежат к усердным читателям романов.