Еще до того, как Мелвилл написал свое стихотворение, Генри Адамс, служивший секретарем у своего отца, посланника при английском дворе во время Гражданской войны, писал*: «Моя философия учит... что законы, управляющие живыми существами, в своей основе таковы же, как и те, что управляют неживой материей». Даже исходя из этой сугубо натуралистической философии, молодой Адамс мог отстоять свое убеждение, что «великий принцип демократии все еще в состоянии вознаградить своего добросовестного слугу». После Гражданской войны, уже в 1868 году, он приехал в Вашингтон в надежде стать критиком— философом и проповедником добродетели в самой гуще политической неразберихи. Но жизнь, движимая силами, которым одинаково подвластна как живая, так и неживая материя, распорядилась по-иному, предоставив ему читать средневековую историю в Гарварде, а затем писать роман «Демократия» (1880). В этом романе сенатор Сайлес П. Рэтклифф, приверженец Линкольна, «великан прерий Пеонии, возлюбленный сын Иллинойса», олицетворяющий добродетель демократии, оказывается чуть ли не мошенником, а героиня, леди-идеалистка, которая, подобно молодому Адамсу, некогда прибыла в Вашингтон, чтобы утвердить свою веру в Америку, собирается выйти замуж за сенатора и вынуждена с горечью признать, что демократия «вконец расшатала ее слабые нервы». Здесь следует заметить, что коррупция порождена не трущобами больших городов, как того в свое время опасался Джордж Вашингтон, но возникает под эгидой Линкольна в самом сердце Америки и того класса, который Джефферсон считал выразителем подлинной сути демократии.
Исторический детерминизм, позитивизм, дарвинизм, прагматизм, марксизм—то был век новых «измов», и все они сознательно или безрассудно, в изощренной или грубой форме подвергали сомнению старую романтическую тайну демократии. Очевидно что-то случилось, когда младший Холмс, еще не ставший судьей, сказал, что человек—это «опыт» природы, а в настоящее время —«хищный зверь» и что «общество держится только на смерти людей». Это не означает, что Холмс (хотя он и был в душе аристократом, придерживавшимся мнения, будто из всего человечества «только несколько тысяч имеют право называться культурными людьми») не был добрым и преданным слугой демократии, поскольку его философия была двуличной. Демократия не была для него ни божественным, ни даже историческим откровением. Как для Купера и Мелвилла, демократия являлась для него только социальной и политической организацией, не чем-то таинственным, а рискованной авантюрой Как только это было сказано, старая религиозная приверженность демократии рухнула, поэтому Джефферсон и Уитмен кажутся до странного наивными, так же как и Линкольн, для которого, согласно Александру Стеффенсу, вице-президенту конфедерации, союз штатов был воплощением демократии, поднятым на пьедестал религиозного пиетета.
Мы не станем утверждать, что прагматист (именно таковыми были Холмс и даже Мелвилл наряду с Уильямом Джеймсом) не может питать патриотических чувств. Тем не менее следует отметить, что такие привязанности для простого государственного устройства, авантюры, «опыта» подобны слишком тонкому блюду для грубого вкуса, Это совсем не то, что европейская система гражданских рангов или избирательных округов.
Впрочем, я выразился недостаточно точно, ибо все различия между философами и практиками проистекают из одного источника, Некоторые из элементов американского опыта, которые когда-то привели к новой умозрительной философии Адамса, Холмса и Уильяма Джеймса, привели также и к новой манере поведения делового человека. После Гражданской войны Чарльз Френсис Адамс, младший брат Генри Адамса, так писал о новом поколении*: «Обширные военные действия, перемещения больших людских масс, влияние дисциплины, неслыханное расточительство денежных средств, огромные финансовые махинации, возможности плодотворного сотрудничества—все это не пропало даром для тех, кто умел быстро схватывать новые идеи и извлекать из них выгоду».