Писательская рота.

доброжелательность — с тщательно маскируемым

лукавством. Не было для него большего удовольствия,

чем спровоцировать окружающих на спор, разговорить их

или под видом невинного вопрошателя внушить

собеседнику собственные идеи и намерения. В какой-то

мере тут сказывались профессиональные навыки Бека. В

свое время он активно сотрудничал в созданном по

инициативе Горького при редакции "Истории фабрик и

заводов" так называемом "Кабинете мемуаров", который

был призван накапливать воспоминания деятелей

отечественной промышленности. Вызывать их на

разговор было для Бека привычным делом...

Пользуясь тем, что наша дивизия формировалась,

что называется, на ходу и испытывала острую

потребность в транспортных средствах, Бек стал

методично внедрять в сознание ротного командира мысль

о том, что без грузовой машины ему со всем его

хозяйством не обойтись. Надо сказать, что после эпизода

с имажинистами молоденький лейтенант уразумел, что

если он не будет снисходителен к фокусам Бека, то лишь

поставит себя в смешное положение. Впервые

столкнувшись с человеком такого типа и такого

непредсказуемого поведения, лейтенант, к его чести,

негласно принял предложенные Беком условия игры.

Всегда спасительное чувство юмора в данном случае

помогло лейтенанту. Дело в том, что Бек взял себе за

правило после каждой вечерней поверки, когда лейтенант

по традиции спрашивал у выстроенной роты, есть ли

вопросы, в свою очередь простодушно осведомляться:

— Товарищ лейтенант! Когда же вы меня

командируете в Москву за полуторкой?

Подобный спектакль разыгрывался перед всей

ротой изо дня в день. В конце концов, лейтенант, у

которого молодая смешливость, видимо, взяла верх над

уставной строгостью, решил обновить эту ставшую уже

почти ритуальной игру. И однажды он в ответ на

традиционный вопрос Бека с такой же лукавой

серьезностью скомандовал:

— Боец Бек! Шагом марш в Москву за полуторкой!

—— Есть в Москву за полуторкой! — отчеканил

Бек.

Без тени улыбки он вышел из строя и на глазах у

притихшей от такой дерзости роты энергично зашагал по

прямой куда-то в лес. Через минуту его фигура исчезла в

чаще как раз за спиной у лейтенанта, которому чувство

собственного достоинства не позволяло обернуться вслед

своевольному бойцу. Он лишь скомандовал положенное

"разойдись!" и отправился по своим делам.

А Бек исчез. Исчез не на шутку. За это время мы

еще продвинулись на запад, в сторону фронта, и после

нескольких дней марша снова остановились для боевой

учебы и строительства очередного рубежа обороны. На

таких стоянках мы занимались строевой подготовкой,

учились обращаться с оружием, ходили на стрельбище,

знакомились с боевым уставом пехоты, но главное —

рыли противотанковые рвы, пулеметные гнезда,

стрелковые ячейки и ходы сообщения, а иногда строили

блиндажи и землянки. После чего шли дальше.

Первая собственноручно вырытая мною ячейка

полного профиля памятна мне до сих пор. Мне кажется,

до меня и сейчас доносится этот неповторимый запах

разрытой земли, в которую я с каждым взмахом лопаты

постепенно погружаюсь, сначала по колено, потом по

пояс и, наконец, по плечи. Усталый, вспотевший,

голодный, я опускаю винтовку в окоп и осторожно,

стараясь не засорить песком затвор, устраиваюсь на дне.

Наконец-то можно передохнуть и закурить. Внезапно

масштабы громадно несущейся жизни, масштабы идущей

на земле великой войны сужаются для меня до размеров

моего убежища, и его надежная укромность сразу

становится до боли родной, невольно настраивающей на

мысль о судьбе, о будущем, о доме...

Да это ли не мой дом? Ведь здесь, в окопе, я

впервые после Москвы сам по себе. Круглые сутки на

людях, а тут — один. Кажется, от всего мира для тебя

остались лишь эти слои потревоженной, взрезанной

глины да одинокая звезда, обозначившаяся над головой в

вечереющем небе. Так бы и не ушел теперь отсюда,

обороняя до последней пули этот клочок смоленской

земли, с которой столь неожиданно породнила тебя

простая лопата...

Но на рассвете мы уже опять шагали на запад...

На этот раз мы остановились где-то уже на

приднепровском рубеже, оставив позади станцию

Семлево, к тому времени буквально сметенную с лица

земли немецкой авиацией. И опять потекли

ополченческие будни — рытье окопов, строевые занятия, БУП, стрельбы.

Через несколько дней, когда мы уже освоились на

новом месте и даже привыкли к гулу далекой канонады,

доносящейся по ночам из-за Днепра, в расположение

роты неожиданно въехал пикап с московским номером. В

кабине рядом с водителем сидел не кто иной, как Бек. Он

не торопясь отворил дверцу, ступил на землю и по всей

уставной форме отрапортовал командиру:

— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнил.

Машина с шофером прикомандирована к нашей части.

Во всей этой истории удивительным было даже не

то, что Беку удалось раздобыть пикап с водителем — в

конце концов, многие учреждения и предприятия

эвакуировались тогда на восток и передавали остающиеся

автомобили армии. Разумеется, на то требовались

соответственные бумаги, но и их, наверное, можно было

получить в штабе тыла нашей дивизии. Непонятно

другое: каким образом Бек, являвший собой как боец уж

очень непрезентабельное зрелище (огромные ботинки,